Обучение и воспитание царских офицеров

Ч.3.2.46 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Одно из важнейших средств цементирования отношений между офицерами начало вырисовываться в конце XIX века – им был общий обеденный клуб офицеров, который в армии называли «Казино», а во флоте «Кутерьма». Любое общество или клуб извлекает огромную пользу из владения собственным постоянным местом для встреч, будь это целый дом или только комната, но это так же эффективно, как униформа или любой отличительный знак. Изначально такие клубы создавались для того, чтобы сделать жизнь молодых, неженатых офицеров дешевле и удобнее, но со временем клубы превратились, как говорили, «в лучшие и наиболее подходящие места для встреч». Именно там прежде всего, а не в общественных местах, молодые офицеры должны были обучаться и искать себя.


Офицерское собрание. Начало 90-х гг. 19 века. Рисунок Карла Рехлинга

Стремление поддерживать более высокий, зачастую экстравагантный образ жизни был типичен. И перемены в офицерском корпусе коренились в преобразованиях, которым подверглось само общество. Прусский офицерский корпус был «первым сословием в государстве», и в качестве такового он провел последние двести лет или около того обладая безоговорочным правом лидерства. Несомненно, их превосходящие достоинства выделялись на фоне прочих сословий и классов Пруссии. Однако Французская революция произвела небывалый хаос в частной и общественной структуре всех европейских государств. Буржуазия была на марше, и, хотя она оказывала давление на верхние и нижние слои, силы «реакции» упорно сопротивлялись. Тем не менее в армии высшие чины почувствовали, что старому социальному превосходству был брошен роковой вызов, и такое ощущение постепенно распространялось. Чем больше их реальное социальное превосходство ослабевало перед неисчислимыми нападками времени, тем более инстинкт самосохранения заставлял офицеров цепляться за внешние признаки «власти», «уважения», за ценности той фикции, которая в наше время называется «престиж». Такое цепляние за статус, такая приверженность внешним эффектам, которые, как понимал каждый, больше не соответствовали реалиям социальной и политической жизни, жажда престижа, в сущности, втягивали офицеров в «роскошь и долги», как это называют военные историки.

Великий герцог O.K. пишет:

Ч.3.2.46 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Одно из важнейших средств цементирования отношений между офицерами начало вырисовываться в конце XIX века – им был общий обеденный клуб офицеров, который в армии называли «Казино», а во флоте «Кутерьма». Любое общество или клуб извлекает огромную пользу из владения собственным постоянным местом для встреч, будь это целый дом или только комната, но это так же эффективно, как униформа или любой отличительный знак. Изначально такие клубы создавались для того, чтобы сделать жизнь молодых, неженатых офицеров дешевле и удобнее, но со временем клубы превратились, как говорили, «в лучшие и наиболее подходящие места для встреч». Именно там прежде всего, а не в общественных местах, молодые офицеры должны были обучаться и искать себя.

Очень интересно про клубы, я недавно прочла о викторианских клубах и признаться до этого не знала, что клубы были так удобны для холостых джентльменов.

Добавлю эту заметку:

"В викторианскую эпоху клубы являлись комфортабельными убежищами для мужчин, предоставляющие все удобства хорошо налаженного дома без каких-либо обязанностей, кроме оплаты ежегодного членства.  «Обеды хороши и дешевы в сравнении с грабительскими ценами в лондонских отелях… Их стоимость составляла 5 шиллингов».

Если вам хотелось поговорить, вы могли найти близких по духу собеседников; если нет, спокойно читать в превосходно составленной библиотеке без необходимости быть вовлеченным в болтовню, которой вас одолевали дома.  Здесь был «хорошо обученный персонал, всегда готовый привести в порядок одежду и оказать парикмахерские услуги». "
​
Картина —​ Томас Лиминг, «Джентльмены».



​

Ч.3.2.47 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Является ли роскошь на самом деле признаком буржуазии, а не аристократии? Разумеется, в принципе очевидно, что если расходы пропорциональны доходам или удерживаются в их рамках, то в результате не возникает никаких психологических стрессов. Менее значительное дворянство было гораздо больше пропитано социальными стандартами тех, кто был выше их по положению, стремилось воспринять их образ жизни и копировать его. Таким образом задавался тон для всего дворянства, презиравшего деньги и материальные ценности, поскольку было ими в изобилии обеспечено и не имело вкуса к упорядоченному ведению своих дел. Делать это дворянство предоставляло наемным работникам. И опять же классовая солидарность связывала все слои дворянства, а отсюда вытекали следующие последствия. Менее знатное дворянство, утратив свои привилегии в XIX веке, сохраняло ведущее положение в обществе, хотя и не могло позволить себе вести жизнь в стиле высшего дворянства и на самом деле жило в стиле экономившей на всем буржуазии. Поскольку социальная позиция их была обеспечена, они не нуждались в том, чтобы казаться чем-то большим, чем они были на самом деле, тратя больше, чем у них есть. Преимущества, объясняемые благородным рождением, всегда возвышали их над буржуазией, какой бы богатой та ни была.

Вследствие этого parvenu (Парвеню́ - выскочка – фр.) все упорнее пытался скрыть свой комплекс неполноценности, которым он страдал от рождения, пытаясь обрести внешние манеры и обычаи старой аристократии. На самом деле он мог посчитать их слишком переоцененными, однако это была роскошь и внешняя показуха, которая, как им казалось, вызывала уважение. И теперь наступила очередь менее знатного дворянства почувствовать себя неустроенным, иногда даже униженным этим процессом компенсации буржуазии за преимущества, полученные им при рождении, и, в свою очередь, оно легко подвергалось искушению жить на более широкую ногу. Таким образом они надеялись держаться вровень с буржуазными нуворишами, к которым испытывали чувство социальной конкуренции и которым завидовали. Все это заставляло их жить не по средствам и делало их еще более нуждающимися в деньгах, чем когда-либо.
Естественно, что в основе своей дворянский офицерский корпус также ощущал такую потребность в соревновании с богатой буржуазией, в показном благополучии, и больше всего это было заметно в Пруссии, где офицеры жили в течение двухсот лет вне конкуренции со стороны других сословий, являясь «первым сословием в государстве». Ответственными за это были правители Пруссии.


Начальник штаба Гельмут фон Мольтке (1800–1891) эффективно руководил прусской армией. С очень широкими лампасами

Именно они жаловали высокий социальный статус своим офицерам и стремились поддерживать его. Затем, проводя в высшей степени меркантильную экономическую политику, они помогли создать и обогатить буржуазию, высокий материальный уровень и образ жизни которой теперь являлся угрозой, настоящей или воображаемой, социальному положению этого «первого сословия». Вдобавок офицерский корпус обладал собственным особенным мировоззрением, которое делало его исключительно восприимчивым к внешним материальным приманкам жизни.


Брауншвейгский гусарский полк. №17. Гусары по своим обычаям одевались эффектно.

Похоже, описанная ситуация характерна в конце 19 начале 20 вв для всей Европы, включая Россию.

Ч.3.2.48 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Многие слои общества получили возможность повышать свои жизненные стандарты, что объяснялось улучшением их благосостояния. Другая причина состояла в том факте, что развитие массовой мануфактуры привело к реальному или кажущемуся падению цен на многие товары.

Для прусского офицерского корпуса действие этих факторов было усилено другим, который начал действовать в эти же годы. Офицеры родом из областей, где было хорошо поставлено фермерское хозяйство, уже были знакомы с миром, жившим на спекулятивных кредитах. Выходцы из семей крупных землевладельцев имели представление о спекулятивном дефицитном финансировании как средстве сохранения или увеличения собственности или отданного в аренду поместья либо сохранения их социального положения. Семья, жившая в такого рода «капиталистической» атмосфере, была слишком склонна скрасить жизнь сына в армии, а это иногда приводило к банкротству.

Прогрессирующая дефеодализация и обуржуазивание прусского офицерского корпуса стали по-настоящему заметны. Строгое выполнение контрактов было типично буржуазной чертой, в то время как наиболее богатые аристократы склонны были проявлять элегантную беззаботность относительно своих финансовых обязательств и обращаться с ними свысока.

Большие перемены произошли в следующие тридцать лет. В течение года после своего восшествия на трон Фридрих-Вильгельм IV почувствовал своим долгом «освободить от службы офицеров, которые были не способны удержаться от расточения своих средств до такой степени, которая отражалась на их профессиональной пользе». Командующие офицеры должны были присматривать за финансовым положением младших офицеров, делать предупреждения и налагать запреты в случае нарушений. Что же касается экстравагантных расходов на лошадей (этот вопрос вызывал частые призывы к личной милости короля), то его желание состояло в том, чтобы офицеры кавалерии, разумеется, содержали хороших и вышколенных лошадей, однако он не мог одобрить «расходы, которые превышали средства офицеров и были вызваны лишь тем, чтобы казаться привлекательнее». Он призывал офицеров «избегать всех трат в офицерских столовых-клубах, сводя их до уровня, который не мог бы выносить тот, кто обладает более скудными средствами».


Гусары и их лошади. Довоенный прусский гусарский отряд 1912 г. Военный полигон Оберхофен в Хагенау в Эльзас-Лотарингии

Но также нельзя полностью доверять сказке о бедном прусском лейтенанте, который, чтобы свести концы с концами, устраивал себе раз в неделю расстройство желудка, объедаясь пирожными, чтобы оставшиеся дни недели не страдать от голода, который он не мог позволить себе удовлетворить.

Ч.3.2.49 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

В 1845 году король Фридрих-Вильгельм IV вменил в обязанность всем командующим полками «установить регулярный контакт для этой цели с местной полицией и таким образом получать необходимые рапорты» о поведении офицеров. Дело зашло столь далеко, что финансовые дела большинства офицеров становились поднадзорными полиции. По поводу последней регуляции военный министр Бойен пояснил, что «Его Величество, главным образом, имел в виду заем денег ради непомерных запросов, нарушение офицерского честного слова, игры на высокие ставки в общественных местах, участие в частных азартных играх, а также в так называемых «частных» вечеринках неженатых людей, когда те, кто участвовал в подобных мероприятиях, часто погрязали в роскоши, намного превышавшей их средства». Фридриху-Вильгельму IV не было нужды приказывать, чтобы в любом случае невыплаты долгов выносились на суд чести. Офицер, который был вечно в долгах, постепенно начинал рассматриваться как плохой офицер, ибо у него недоставало моральной силы удерживать свои расходы в рамках доходов. Отдельный человек, разорившийся из-за долгов, наносил урон репутации всего офицерского корпуса.

Вильгельм I, пришедший на смену, сосредоточился на том, что приводило к долгам и всем нежелательным последствиям этого. Еще будучи принцем-регентом, Вильгельм высказал свое мнение: «Я также твердо не одобряю, – заявил он в указе кабинета, подписанном фон Рооном, – вкус к роскоши, проявляемый разными подразделениями. Это в высшей степени не по-солдатски и весьма отличается от простоты, которая желательна в военной жизни. Я также не одобряю практику банкетов и обмена дорогими подарками по всякому возможному случаю. Профессиональная эффективность – вот настоящая ценность, которая охраняет положение человека в глазах его сотоварищей-офицеров и оставляет после него доброе имя, когда он уходит; это не внешняя демонстрация богатства или признание товарищей по оружию, выраженное в прощальных обедах, дорогих сувенирах, подарках и так далее».

Впрочем, вскоре баварцы были потрясены дороговизной и роскошью полевого снаряжения прусских офицеров – последнее включало обслуживание за столом, в то время как баварцы снабдили себя лишь карманным ножом и вилкой. Более того, во время перемирия и оккупации Франции многие офицеры получали солидное жалованье и сделали своей привычкой жить с большим комфортом. В контексте общего положения дел в Германии офицерский корпус все больше склонялся к экстравагантности и символам статуса. Признавалось, что материализм все больше завоевывает позиции в армии, что офицеры становятся весьма буржуазными в худшем смысле этого слова и что старая, традиционная простота больше не является прочным фундаментом офицерского корпуса, каким она раньше была.

Ч.3.2.50 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Cам император Вильгельм I всегда давал своим офицерам хороший пример, ведя исключительно простой образ жизни. Это справедливо и в отношении его внука, Вильгельма II, который в частной жизни следовал традициям своей семьи, как, впрочем, и большинство представителей германских династий. В то же время у него было развито личное ощущение прав и обязанностей современного германского императора, и он не оставил в стороне материальные проблемы офицерского корпуса, стараясь привить ему представление о том, как должно вести себя «первое сословие» в государстве.


Униформа офицеров различных родов войск армии, военного министерства и Генерального штаба Пруссии в 1890-е гг.

Вильгельм II так же, как и его предшественник, имел повод быть недовольным «излишней роскошью» и предпринял шаги, чтобы ограничить ее. В 1888 году он высказал свое неодобрение в адрес офицеров, которые носили форму ультрамодного покроя, и объявил, что если регуляции по униформе требуют дополнений или исправлений, то он сохраняет за собой право следить, чтобы это было сделано. На более позднем этапе он часто менял униформу различных армий и служб, чем вводил офицеров (всех, кроме баварцев, которые этому не поддавались) в серьезные дополнительные расходы, в которых, в сущности, никакой необходимости не было. И все-таки не ради развлечения последний из императоров проявлял такой большой интерес к униформе. Очевидно, император ожидал, что это приведет к снижению жизненного стандарта у офицеров, дисциплинирует их и сократит их тягу к роскоши.

Ч.3.2.51 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Одним из проявлений «роскоши» были ставки в скачках на лошадях, игра в тотализатор, которая не слишком далеко ушла от обычной азартной игры на деньги. Несмотря на неодобрение императора, эти явления продолжали распространяться не только среди прусских офицеров, но также и среди саксонцев. Вильгельм I в 1866 году учредил комиссию, поставив перед ней задачу рассмотреть, стоит ли офицерам запрещать участвовать в публичных скачках. Комиссия единодушно высказалась против. Император выразил удовлетворение, одобрив лишь некоторые незначительные ограничения, например офицеры не должны соревноваться с жокеями, а могут скакать на лошадях, принадлежащих таким же, как они сами, офицерам и т. д. Такого же рода подход к этому вопросу проявил и Вильгельм II.
Все нарастающий источник опасности, который уже волновал Фридриха-Вильгельма IV, получил широкую известность из-за сенсационных судебных процессов. Он заключался в том, что во время скачек собиралось весьма смешанное общество, что, в свою очередь, приводило к тому, что офицеры близко знакомились с людьми, с которыми, «несмотря на их сомнительное происхождение, обращаются как с социально реальными».


Красносельские скачки. Русские кавалеристы и дамы

Среди баварских офицеров, жизненные стандарты которых были типичными для Южной Германии, азартные игры и скачки были, что называется, известны из вторых рук. Причина этого могла быть в отсутствии современных городов, потому что в то время термин «большой город» едва ли можно было применить к Мюнхену. Однако основная причина покоилась в социальной и экономической структуре Баварии и особенно в социальном составе офицерского корпуса. То тут, то там в Баварии, как и повсюду в Южной Германии, появлялись отдельные предприятия тяжелой индустрии и росла широкомасштабная коммерция, но настоящие центры крупного германского капитала лежали на севере от реки Майн. Более того, начиная с XVIII века и далее, и особенно в XIX столетии, баварский офицерский корпус, как было показано, был гораздо более буржуазным по характеру, чем прусский. С другой стороны, если мы исключим украшенный мишурой полусвет, то именно высший свет, который играл в азартные игры и участвовал в несвойственных ему спортивных скачках, всегда находил великих покровителей и тех, кто их поддерживал. Во всяком случае, экстравагантность в любой форме, которую искали офицеры, имелась в буржуазном обществе.

Ч.3.2.52 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Социальное положение баварских офицеров было отличным от положения их коллег в Пруссии. В середине XVIII века курфюрст Максимилиан III Йозеф все еще выказывал глубинный феодальный дух, когда объявил, что он слишком высокого мнения о своих офицерах, чтобы считать, «что какой-нибудь из них может опорочить себя, имея дело с буржуазией или с любым человеком, не подходящим его статусу; даже если он сочтет, что такой человек оскорбил его, баварский офицер должен полагать ниже своего достоинства искать сатисфакции. Он должен понимать, что такой человек не способен оскорбить или обидеть его, и он может искать защиты за такую наглость у властей». Однако баварские офицеры все равно «свободно смешивались» с простыми людьми, когда у них было настроение. Иначе курфюрст вряд ли был бы вынужден упомянуть в том же декрете о своей уверенности «в том, что офицеры не зайдут настолько далеко, что станут танцевать с официантками или другими простыми горничными или прислугой в винных магазинах или в пивных, а если такое произойдет, то замеченный в этом офицер должен понести примерное наказание за свое поведение».


Максимилиан III Иосиф, курфюрст Баварии

Тот же декрет позволял женатым офицерам развлекать других офицеров, но только не гражданских лиц. «Однако, – продолжает курфюрст, – офицер может позволить своей жене пойти покупать продукты на рынок или в лавку мясника с корзинкой в руке, и позволительно рядовому солдату вежливо освободить ее от покупок и нести их для нее». Более того, «если офицер опорочит себя тем, что женится на особе хотя бы и вполне обеспеченной, но не равной ему по социальному статусу, ему будет не только отказано в разрешении жениться, но он понесет наказание, и с ним будут обращаться как с офицером без честолюбия». Командующие полками обязаны были не позволять офицерам останавливаться «в деревенских домах», ибо «Его Величество дает офицерам достаточно жалованья, чтобы им не было нужды так экономить». Ясно, что все эти регуляции или, скорее, запреты ставили своей целью подъем социального статуса баварского офицерского корпуса.

Однако эти попытки поднять социальный престиж баварских офицеров не имели особого успеха. Пришло другое поколение, и они оказались несовременными, ибо общая политика конституциональных и культурных реформ, которую проводила Бавария в течение XIX века, не оставляла места для офицерского корпуса в прусском стиле, отделенного от гражданского населения и возвышавшегося высоко над ним. Если в Пруссии гражданские жаловались на военные эксцессы, то в Баварии возникали противоположные инциденты. «Дело чести» в Вюрцбурге в 1827 году заставило штаб отметить, что «гражданские, которые осмелились серьезно покуситься на честь королевских офицеров, до сих пор не были заслуженно наказаны».

И все же отношения между военными и гражданскими в Баварии в целом были хорошими. Баварские офицеры не стояли выше гражданских, и традиция не заставляла их чувствовать, что они в чем-то превосходят гражданских, хотя это могло бы им гарантировать лучшее образование. После 1870 года произошли перемены. Бавария не оставалась защищенной от влияния прусского (особенно старого прусского) мировоззрения на взаимоотношения между офицерами и «остальными», хотя явно имело место параллельное улучшение эффективности баварской военной системы. Впрочем, в обоих государствах определенные признаки социальной исключительности никогда не были сглажены. На самом деле то тут, то там, вплоть до падения монархий они сохраняли форму глубоко укоренившихся стихийных различий.

Ч.3.2.53 Воспитание германских офицеров

Мораль и манеры (продолжение)

Существовала органическая связь между менталитетом двух последних баварских правителей и их довольно прохладным интересом к армии и ее офицерам. В этом отношении баварский офицерский корпус часто с завистью поглядывал на прусский, ибо последний веками был фаворитом своих хозяев – Гогенцоллернов. В Пруссии аристократия и офицерский корпус вместе составляли «первое сословие в государстве», и это благоприятствовало всем практическим целям еще долгое время после того, как государство потеряло свой классовый характер, а дворянство – свои привилегии, и даже когда офицерский корпус набирался все больше и больше из буржуазии. И соответственно его ощущение социального отличия от общей массы становилось все более сознательным и сильным; в то время как последняя все чаще выказывала раздражение по поводу высокомерного отношения к себе со стороны военных.

Правда, позднее, ближе к концу века, во время правления Вильгельма II, когда все классы в Германии постепенно слились в обожании власти и престижа, отношение гражданского населения к военным преобразовалось в весьма противоположное. И даже простые серебряные эполеты безбородых младших офицеров вызывали чуть ли не низкопоклонство.

Все это было выражением, символом того, что в целом сегодня называют «милитаризм». На внутреннюю эволюцию прусского милитаризма сильное влияние оказал социологический фактор. Те, кто поднимался по социальной шкале и кто стремился наслаждаться социальным престижем во время правления Вильгельма II, все больше и больше находили, что они должны примириться с образом офицерского корпуса, ибо его широко принимали и им глубоко восхищались. Это, в свою очередь, означало, что офицерский корпус задавал тон другим сословиям – тон, который сложно определить и который едва ли можно обнаружить в демократических странах. Представление об «армии, как о формирующей власти в государстве», то есть «милитаризация общества», была другим фактором, который вносил вклад в придание этому статусу определенный блеск, что усиливало его эмоциональное воздействие даже на интеллигенцию.

Ч.3.2.54 Воспитание германских офицеров

Немецкие идеалы поведения

Можно было обнаружить одну принципиальную черту в социальном поведении всего германского офицерского корпуса, которая формировала общий знаменатель. Эта черта – социальный идеал джентльмена. Первоначально это был идеал или образец поведения, сама сущность формальной европейской цивилизации, основная часть социального поведения, манер. В XVII и XVIII веках эта модель главным образом представлялась французами. Затем, с некоторыми вариантами, она была развита британцами. В умах последних она утратила свой классовый характер и была преобразована в образец для всех, от аристократии до фабричного рабочего.


Прусский король Фридрих Великий в сражении при Лейтене 5 декабря 1757 года. Картина Хуго Унгевиттера

Этот идеал не поддается точному анализу, потому что он соединяет в себе рыцарство Средних веков с гуманистическими элементами Античности, однако во главе всегда стоял принцип «Все, что правильно, – позволено» – так говорил Гете устами принцессы в поэме «Тассо». Это лаконичное изречение в высшей степени многозначительное. Другими словами, поведением людей в высшем свете управляют нормы общения, основанные на мировоззрении и духовности.

Ч.3.2.55 Воспитание германских офицеров

Немецкие идеалы поведения (продолжение)

Более благодаря интуиции, чем мыслительному процессу, германский офицерский корпус всегда чувствовал свое тяготение к этому идеалу рыцаря или джентльмена и даже в государстве, где контакты с дворянством игнорировались, контакты офицеров с двором, по крайней мере косвенно, приобщали их к миру элегантности и этикета, ибо все это там имело место. Такие навыки они могли приобрести и постичь при дворе принцев и прелатов. Различные способы, посредством которых старый офицерский корпус постигал и усваивал такие понятия, как мораль, раса, роскошь и престиж, вырабатывали культ «хороших манер», культ норм общения. Более того, это профессиональное сообщество, призванное дорожить образованием, честью и государством, было обязано самим своим существованием универсальным ценностям социальной жизни.


Картина Антона фон Вернера 1894 года «Im Etappenquartier vor Paris» в Старой национальной галерее в Берлине.  На картине изображены немецкие войска, занимающие замок Брюнуа под Парижем 24 октября 1870 года во время франко-прусской войны.

Впрочем, этот социальный идеал имел и другую разновидность в Германии, и она глубже всего проникла в мировоззрение немцев. Этот местный вариант был представлением о господине, хозяине, лорде. Эта концепция добавляла порыв динамизма, и причина того, почему это было настолько типичным для офицерского корпуса, заключалась в том, что в Пруссии офицеры образовывали элиту не только из лидеров, но также и из правителей. И все же эта тенденция таила в себе опасность, заключавшуюся в том, что элемент «хозяина» мог расти. Так, национал-социалисты, оказавшись у власти, зациклились на концепции Ницше об интеллектуальном «сверхчеловеке» и принялись соединять ее с собственной теорией нордической арийской, или «господствующей» расы. Отсюда автоматически следовало, что «хозяин» теперь должен быть насильно превращен в нечто, чем он не собирался быть, – в нечто, совершенно чуждое ему по природе. Теперь он превращался в карикатуру на «джентльмена», который когда-то образовывал часть идеала «хозяина» и, более того, формировал общую для всей Европы нить, которая связывала воедино ее народы и разные цивилизации.

Разумеется, офицерская элита по-прежнему сохранялась, но ее главная составляющая теперь была устранена, а сама она была подчинена целям фюрера. Этой составляющей было то, что старый офицерский корпус ценил и оберегал больше всего, то, что более, чем что-либо другое, отличает человеческую расу от зверей, то, что на самом деле делает ее человечной. Имя ей – ответственность.

Интересное произведение, которое хотелось бы опубликовать без сокращений и пересказов (в нескольких постах). Мысль, так сказать, из центра изучаемого предмета.

Ч.3.2.56a Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера»

Штеттин, 3 января, 1860

Я полагаю истинным создателем и учителем нашей армии Фридриха-Вильгельма I. Это он создал опору армии – офицерский корпус, который с тех пор несет на себе печать его личности.


Принц Фридрих-Карл Прусский

Потребности времени и взгляды последующих командующих – все эти факторы существенно изменили тактику, методы подготовки, которые применял великий «фельдфебель» (если вспомнить его прозвище), а также характер офицеров. Но все же в том, что касается названных факторов, то точка зрения, принятая в те времена, стала частью нашего национального наследия. Цель этого сочинения – проиллюстрировать этот факт обращением к взглядам на офицерство, принятым в сегодняшней Пруссии.

Большинство бранденбургских дворян не желали поначалу признавать над собой ничьей власти, но первые курфюрсты лишили их прежнего влияния, а Тридцатилетняя война уничтожила их богатства. В этот период было положено начало регулярной армии. Молодые дворяне – грубые, неотесанные и непривычные к дисциплине – выразили готовность поступить на службу и получили офицерские должности. Во множестве сражений, происходивших в те времена, офицеры вели своих солдат в бой, как раньше вели своих слуг, и личным примером вселяли в них мужество. Надо признать, офицеров тех времен отличало также и немалое своекорыстие, но, тем не менее, в их среде началось формирование корпоративного духа, отличительными чертами которого всегда служили товарищество и верность долгу.

Фридрих-Вильгельм I и фельдмаршал принц Леопольд I вместе систематизировали тактику того времени и пришли к выводу, что даже в мирное время войскам необходимы изнурительные ежедневные тренировки. По мере того как годы один за другим проходили без войны, надежды увидеть армию в деле (к чему так стремились офицеры) понемногу угасали, но это не повлияло на то, с каким усердием и точностью они воплощали в жизнь учебные планы. Они делали это не только из чувства долга и не по принуждению, а потому, что свободомыслящий человек, который ценит свою независимость, мирится с таким положением дел в надежде, что когда-нибудь будут война и сражения. Он делает это не как рядовой солдат, у которого нет выбора, он делает это с определенной целью.
Эту цель внушил им Фридрих-Вильгельм I, и он дал каждому офицеру возможность самостоятельно судить о приказах, которые он получает. Эта цель – честь. В испанском уставе 1726 года – первоисточнике, который король перевел на немецкий язык и раздал всем офицерам своей армии, говорится, что офицер обязан подчиняться старшим по званию, даже если это идет вразрез с долгом чести.

Поэтому появился обычай: если офицер хотел показать своему командиру, что честь не позволяет ему служить под его началом, он переворачивал свою пику. Младший офицер также мог помахать перед собой саблей, будучи на карауле, или даже перед лицом врага, если он считал, что старший офицер оскорбил его.
Злоупотребления могут случиться везде, и особенно в те времена, когда в офицерский корпус попадает много грубых, необразованных людей, когда офицеры каждый вечер напиваются пьяными и в их речи появляются непристойные выражения. Эти своеобразные представления о чести вошли в плоть и кровь каждого офицера, и нет смысла обсуждать, чего в этом было больше, пользы или вреда. Во всяком случае, отношение к ним было неоднозначным, и сложилось мнение, что подобные обычаи служат серьезным препятствием к установлению дисциплины. Поэтому, когда в 1744 году Фридрих II вносил исправления в устав, утвержденный его отцом, он опустил всякое упоминание об этом, наложив самый серьезный запрет на все, что напоминало бы о подобной практике.

Добавлю к предыдущему сообщению новую для меня
информацию, касающуюся ношения офицерского мундира в Российской армии. Возможно, об этом уже была речь, в таком случае, извините.


В России существовали неукоснительные правила ношения офицерами форменной одежды. Тем паче, что форма служила особым знаковым признаком сословной принадлежности. Военный мундир в России любили особенно. Даже выход в отставку с правом ношения мундира почитался за большую милость.

Правила ношения формы соблюдались весьма строго. Известно, что поводом для отставки полковника лейб-гвардии Московского полка Григория Римского-Корсакова послужил расстегнутый на балу за ужином мундир. Император Александр I написал в резолюции на прошении об отставке: "Мундира Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоит”.

Следует также отметить, что офицер не имел права снимать форму ни на службе, ни в быту, ни даже в длительном отпуске.    

Ч.3.2.56b Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера» (продолжение)

Фридриху II удалось удержать это под контролем, но совсем искоренить подобные представления он был не в силах. Эти представления не исчезли и до сих пор. Они, я убежден, живы в нашем офицерском корпусе и в какой-то степени заражают каждого, кто получает военное образование. В поддержку этого утверждения я могу привести несколько примеров.

1. Массовый переход прусских офицеров на русскую службу между 1807 и 1812 годами. Незадолго до начала войны 1812 года несколько сот офицеров поступили подобным образом, и среди них было немало людей самого благородного происхождения и поведения, которыми мы сейчас восхищаемся. Они сделали это из духа противоречия, поскольку не желали воевать под командованием Наполеона против России. Они предпочли воевать против своей собственной армии, против прусской армии, потому что считали, что Пруссия, их Пруссия, теперь сражается не под черно-белым знаменем, а под русским флагом.

2. Позиция, занятая офицерством в апреле и мае 1848 года. Большое количество гвардейских офицеров, особенно тех, кто служил в полку «Царь Александр», сражавшемся в Берлине, хотели уйти в отставку, потому что они не одобряли то, что им приходилось делать, и считали, что это бросает тень на их офицерскую честь. Единственный, кому они доверяли, по всей видимости напрасно, был генерал фон Приттвиц, который только что ушел с поста командующего гвардией, чтобы принять командование корпусом. Его ежедневные призывы и деятельность некоторых его сторонников привели к тому, что незначительное количество офицеров все же подали в отставку. Два момента оказали нашим усилиям мощную поддержку – «обращение» офицеров данцигского гарнизона к офицерам гвардейского корпуса и, особенно, частое чтение вслух письма генералу Приттвицу от короля Эрнста-Августа Ганноверского.

3. Таурогенская конвенция. Эта конвенция – дело рук не одного только генерала Йорка. Это был смелый поступок, и к подобным действиям его подтолкнули настроения прусского офицерства – офицеров его собственного корпуса, а также тех, кто был тогда на русской службе. Они увлекли его на свою сторону, нимало не заботясь о том, какой опасности они могут подвергнуть короля. Они руководствовались соображениями чести. Свою честь они ставили выше требований долга. Аналогичные конвенции могут быть заключены и в будущем. Офицеры по-прежнему способны на такие поступки, и Таурогенская конвенция служит для них примером. Такие вещи невозможны нигде, кроме как среди прусского офицерства. Выступление фон Шилла в 1809 году – еще один подобный пример.

Для меня очень неожиданной оказалась ситуация, когда прусские офицеры были настолько близки в офицерским корпусом РИ, что даже массово переходили на службу.

Ч.3.2.56c Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера» (продолжение)

4. Офицеры большие роялисты, чем сам король, когда дело доходит до схватки. После марта 1848 года возникло множество заговоров, секретных обществ и собраний. Восемьдесят офицеров из Потсдамского гарнизона едва не отправились в Берлин, чтобы «освободить» короля «силой» и даже «против его воли» и привезти его в Потсдам. Все было уже готово, и оставалось только назначить дату, когда король появился среди офицеров в Мраморном зале Потсдамского дворца. Заявление короля о том, что «в Берлине он был совершенно свободен и под защитой своих граждан чувствовал себя в не меньшей безопасности, чем сейчас среди своих офицеров, и что он приехал сюда, чтобы сказать им об этом», вызвало у них бурю чувств: протест, негодование, сочувствие и слезы.


Буржуазная революция в Германии 1848-1849 гг. Можно обратить внимание, что сейчас в ФРГ (и когда-то в ГДР) используется буржуазный флаг.

Одновременно с этим заговором существовал и еще один, организованный майором фон Рооном (ныне генерал-лейтенант в военном министерстве) и господином фон Бисмарком-Шенхаузеном (ныне министр в Санкт-Петербурге). План заключался в том, чтобы убедить генерала Врангеля, в то время командовавшего в Штеттине, отправиться маршем на Берлин, освободить короля и восстановить старый режим. Больше им было не к кому обратиться, но надежды, которые они возлагали на Врангеля, оказались тщетными, поскольку, как выяснилось, он мог вывести из казарм только три батальона.

Выборы в земельный парламент – ландтаг, проходившие в 1858 году, сразу после того, как регент назначил либеральный кабинет министров, – еще один эпизод, в котором офицеры проявили себя, за редким исключением, большими роялистами, чем король. Они почти все до одного проголосовали против кандидатов, выдвинутых кабинетом министров, что равносильно голосованию против пожеланий регента, хоть он и был введен в заблуждение.

И опять же, в тот год народных волнений (1848) младшие офицеры проявили себя большими роялистами, чем король, и старшее офицерство без поддержки своих командиров, несмотря на неодобрение и предупреждения, поддерживали в армии дисциплину и благонадежность. Те, кто этим занимался, были командирами рот и лейтенантами. Чтобы добиться своей цели, они подчас использовали неподобающие методы, но они не получали никакой помощи от своего руководства. Наши командующие и генералы совсем потеряли голову. Они пытались не обращать внимания не только на опасную политическую деятельность отдельных солдат, но и на обычные нарушения дисциплины, которые в то время были очень частыми и имели своей целью подрыв авторитета унтер-офицеров. Про армию нельзя было больше сказать слова, произнесенные нашим величайшим королем: «У меня нет спорщиков». Этого нельзя сказать и сегодня, и, похоже, это время никогда не вернется, и все же «мир покоится на плечах Атласа, а прусское государство – на плечах своей армии».

5. В целом все, сказанное выше, приводит меня к заключению, что прусскому офицерству, как никакому другому, сегодня свойственно огромное стремление к независимости от командования и готовность взять на себя ответственность. Что может быть более убедительным тому доказательством, чем полное неповиновение, проявленное генералом фон Шлаком, когда он незаконно запретил своим подчиненным «раскольникам» или им сочувствующим посещать «раскольнические» собрания и, рискуя карьерой, добился своего. Сегодня вряд ли найдется хоть один генерал, который не ввел бы в своем корпусе каких-либо порядков, противоречащих правилам, провозглашенным Его Величеством. Возможна ли такая практика где-либо еще? Но здесь такое в порядке вещей.

Однажды, когда офицер Генерального штаба должным образом исполнял полученный им приказ, высокопоставленный генерал упрекнул его, заявив: «Сэр, король назначил вас офицером Генштаба, и вам должно знать, когда не следует подчиняться».

Во время бурного плавания по морю капитану непременно нужно иметь бодрый, спокойный вид, равно как и командиру военного отряда, чтобы поддержать бодрость на корабле в пловцах и матросах и в воинах в походе. Это пример для тебя. Берегись возбуждать своим унынием в других уныние. Крепко держись за якорь упования на милость Божию и Покров Пречистой Богоматери.

Святитель Макарий (Невский)

Ч.3.2.56d Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера» (продолжение)

6. Привычка мыслить независимо, несомненно, оказала влияние на тактику ведения боя. Прусские офицеры не хотят чувствовать себя связанными множеством правил и ограничений, как это имеет место в России, Австрии или Англии. С такими офицерами, как у нас, невозможно организовать формальную оборону подобно той, что ввел Веллингтон, где каждый связан множеством правил и норм. Мы смотрим, как развиваются события, и предоставляем каждому полную свободу проявлять инициативу, мы отпускаем вожжи, мы поддерживаем каждый отдельный успех, даже если он входит в противоречие с намерениями командующего, в то время как Веллингтон настаивал на том, что он в любой момент должен иметь возможность контролировать передвижения любого подразделения. Но этого нельзя добиться, если подчиненные, не зная приказов командования, сами рвутся в сражение, используя каждую возможность, как это происходит у нас.

7. Этот обычай также характерен для прусского офицерского корпуса, и я склонен относить его за счет того образа мыслей, что внушил нам Фридрих-Вильгельм, – это обычай подавать в отставку, не получив ожидаемого повышения. Таково требование чести, и это, наряду со многими другими правилами, может создавать огромные трудности для командования. Это также может стоить государству больших денег и привести к преждевременному уходу многих способных офицеров. Нигде больше это явление не принимает таких масштабов, как здесь. Мы служим нашему Верховному главнокомандующему, и ему принадлежит право распоряжаться нашими талантами и способностями. Однако, если он считает кого-то из более молодых способнее нас и обходит нас чином, не подсластив пилюлю настолько, чтобы наша честь была удовлетворена, мы должны подать прошение об отставке. «Начальству виднее», – гласит поговорка. Пусть в остальных местах это не так, но к прусской армии это утверждение можно отнести с полным правом. Если главнокомандующий сочтет нас недостойными повышения, если он выказывает нам пренебрежение, не делая и не говоря ничего, что могло бы загладить обиду, нам остается единственный выход. Тут нет попытки обжаловать решение: король всегда прав, и, если кто-то полагает, что его честь и достоинство были унижены, тут уж ничего не поделаешь – пусть это случилось один-единственный раз и не важно, кто был в этом виноват. Репутация офицера должна быть незапятнанна, и он скорее уйдет в отставку по собственному желанию, чем позволит остальным показывать на себя пальцем и говорить: «Вон идет тот тип, что должен убраться отсюда и подыскать себе другую работу». Я сам был в таком положении, и я сделал то, чего ожидала от меня армия. Поначалу мое прошение было принято в штыки, и мне было отказано. После этого я на своем опыте узнал, что обида может становиться все сильнее и сильнее, и все, что происходит вокруг, только раздувает ее. Я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. В конце концов я поступил по-своему и на год ушел в отпуск. Все, естественно, сочли, что это означает конец моей армейской карьеры, и я сам так думал. Но к принцу крови отношение особое, и это в полной мере относится и к моей отставке, и к полученной компенсации, и к восстановлению в должности.

Ч.3.2.56e Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера» (продолжение)

Во всей этой истории меня, так же как и других армейских офицеров, глубоко оскорбило поведение генерал-майора фон Мантейфеля. Но я не собираюсь сейчас касаться этого вопроса, и, хотя это самое подходящее место, чтобы подробно описать тот ущерб, который он нанес нашей армии, я оставлю это до другого случая.

Однако он не единственный, кто нанес серьезный удар традиционным нравственным принципам прусского офицерства. В определенной степени сейчас происходит их возрождение, и для потомства эти истории лишь служат примером того, как высок был моральный дух офицерства. Однако некоторые из этих ран еще не зажили, они гноятся до сих пор, и это продлится еще долго. Вот самые болезненные из них:

1. Офицеры определенного типа, которые сражались в войнах за освобождение, остались в армии после установления мира. Среди них было множество «странных типов» – людей низкого происхождения, не получивших должного воспитания, офицеров других армий, бывших добровольцев-егерей, храбрецов, выслужившихся из солдат, и множества других чужеродных элементов. Ссоры, дуэли, взаимная неприязнь и разделение на группировки стали обычным явлением в офицерской среде после войны, но, как только удалось избавиться от чуждых элементов, ситуация нормализовалась. Прусский офицер снова, как и раньше, стал рядом с королем, и снова был готов отдать жизнь за своего монарха, и оскорбление, нанесенное королю, снова воспринималось каждым офицером как личное оскорбление. Но когда последние из этих добровольцев-егерей в конце концов – в 40-х и начале 50-х (т. е. около пяти лет назад) – дослужились до высоких чинов, таких как командующие полками и выше, оказалось, что не все они сделаны из того же теста, что и остальные прусские офицеры. В основном это люди, которые испортили многие наши пехотные полки, проявляя небрежность и безответственность при зачислении кандидатов на офицерские должности, так что в армию опять попало множество «странных типов». Ворон ворону глаз не выклюет – будет уместно заметить по этому поводу.


Кайзер Вильгельм II в сопровождении старших офицеров

2. По-видимому, теперь все меньше остается людей, из которых может получиться настоящий прусский офицер. Но так было не всегда: когда страна была в опасности – в 1848, 1849, 1854, 1859 годах, – нужные люди всегда находились. Однако в мирное время перед молодежью открывается множество путей, которые больше подходят образованным людям. Бойен, военный министр, избавился от лишних офицеров, но, когда пришло время экзаменов, они сделали так, что сыновьям небогатых офицеров и безденежного дворянства, которые всегда были главным источником пополнения для армии, стало трудно попасть в кадетский корпус. Времена были трудные, стоимость воспитания и образования была выше, чем люди их круга могли себе позволить. Возникла нехватка офицеров, а для того, чтобы поддерживать боеспособность армии, их требовалось все больше и больше. Офицеров нужно было найти, и в конце концов их стали набирать отовсюду, где только можно было найти хоть что-нибудь подходящее: юноши из буржуазных семей производились в офицеры в таких количествах, какие раньше невозможно было представить, а из аристократов чаще всего шли в армию самые тупые из всех сыновей, – те, кто бросил учебу, и т. п. Примерно в то же время качество нашего военного образования заметно понизилось, и до сих пор оно оставляет желать лучшего. В Берлинском кадетском корпусе нередки случаи воровства. Мой адъютант Ягов был старостой в кадетской группе, и при нем за год трое кадетов были исключены за воровство. Качество пополнения, которое мы имели в предыдущие пятнадцать лет, неизбежно приведет к тому, что честь прусского офицерства не будет оставаться на таком же высоком уровне, на каком она была после 1848 года. Оскорбление короля перестало считаться личным оскорблением для офицеров. Монархизм, который был непременным свойством старого прусского офицерства, теперь остался в прошлом. Во многих местах – в газетах и даже в ландтаге – нашу профессию безнаказанно поливают грязью. Понятие чести, как его представлял себе Фридрих-Вильгельм I, дискредитировано сегодня некоторыми старшими офицерами, которые считают людей, служащих у них под началом, своими холопами, и обращаются с ними так, как ни один джентльмен себе не позволит обращаться с другими джентльменами. Подхалимство не пресекается, а поощряется продвижением по службе, сплетням уделяется такое внимание, как если бы это были донесения секретной полиции – и то и другое особенно приятно генералу Мантейфелю. Конечно, эти явления не приняли массового характера, но они оказывают свое разрушительное воздействие, поскольку скрыть это невозможно. И ситуация продолжает ухудшаться. Такие вещи происходят повсюду, и армия не исключение, и в настоящее время мы вынуждены смириться с ухудшающимся качеством нового пополнения офицерского корпуса. Время оказывает не укрепляющее, а, наоборот, расслабляющее, разобщающее действие. Результат не замедлит последовать, сколько бы прекрасных исключений мы ни наблюдали, или, вернее, сколько бы ни оставалось армейских подразделений, еще не затронутых этой заразой. Пока это не коснулось гвардейцев, всей кавалерии и старых частей, за исключением, насколько мне известно, 4-го и 5-го пехотных полков. В 32-м полку дела также обстоят не очень хорошо. Но все эти подразделения по-прежнему в лучшей форме, чем те, что стоят на Рейне, и в составе которых все еще много весьма своеобразных офицеров, попавших туда в 1848 и 1849 годах. В те дни на Рейн назначались самые худшие полковые командиры, и большинство из них были выходцами из этой части страны. Само собой, служить на Рейне офицерам не просто. Жизнь там не похожа на ту, к которой они привыкли в Пруссии. Все классы без исключения свалены в одну кучу, в трактирах и пивных офицеры вынуждены общаться с торговцами и тому подобными людьми, которые к тому же богаче их самих.

Ч.3.2.56f Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера» (продолжение)

3. Я не могу не думать о том, не пострадает ли честь прусского офицерства еще больше, если в регулярную армию не прекратят переводить большое количество офицеров ополчения. Сколько же их уже туда попало? Я могу только судить по численному соотношению в 3-м дивизионе, которое мне известно. Здесь в армию хочет перейти сорок один человек, и четверть из них составляют дворяне. Преимущественно это молодые люди около тридцати лет, не стесненные в средствах и полностью независимые. К прошлому году большинство из них уже достаточно долго находились на действительной службе, они подружились с другими офицерами и были вполне довольны своим положением. Люди такого рода конечно же не могут считаться нежелательными элементами, в определенной степени, они – находка для армии, так же как и судейские служащие. Последние уже (с 1858 года) прекрасно вписались в офицерскую среду и были приняты очень тепло, поскольку все они хорошо – и даже очень хорошо – образованны и располагают собственными средствами. Очень скоро я смог произвести их в офицеры. В армии не требуется сдавать экзамены, у этих людей было свое обмундирование, и они получали жалованье. Для них эти деньги были не лишними, хотя они могли обойтись и без них, поэтому такой переход был желателен для обеих сторон.


Прусская лейбгвардия в разные годы

Однако остальные, составлявшие примерно половину от общего количества, принадлежали к другой категории. Вступив в армию в прошлом году, они вынуждены были отказаться от должностей инспекторов и т. д., но они посчитали, что офицерская карьера подходит им больше и оплачивается выше, и предпочли остаться на действительной службе. О своих взглядах они особенно не распространялись, но некоторые из них действительно придерживались той точки зрения, что я описал. Плохо, если они вынуждены были так поступать, но еще хуже, если они это демонстрировали. К таким людям всегда относятся с недоверием, и их неохотно принимают в свой круг. Однако это не означает, что они не могут причинить никакого вреда, ведь даже в Генеральном штабе признают, что в армии найдется немало офицеров, чье воспитание и образование ничуть не лучше. Как я говорил в своей речи 8 января (я пишу это 21-го), мы надеемся, что высокое звание прусского офицера воодушевит и вдохновит их, как это уже много раз бывало в прошлом.

Дворяне занимают господствующее положение в нашем офицерском корпусе: они полагают, что офицерские должности предназначены лишь для них, а буржуазию допускают лишь в тех случаях, когда без этого невозможно обойтись. Но в Пруссии это не совсем так, даже в кавалерии. В битве при Хохенфридберге в драгунском полку четверо офицеров не были дворянами. И только после семилетней войны Фридрих II распорядился назначать на все офицерские должности, за исключением гусар и артиллерии, только дворян. Это была одна из тех французских идей, что этот великий человек слепо копировал. Во Франции, как и в Пруссии, это было связано с разложением дворянства. У дворянина нет никаких особых достоинств, даже как у офицера, за исключением, быть может, образования и всего, что с ним связано. Те же достоинства есть у всякого, кто родился и был воспитан в богатстве и комфорте. Обедневшее дворянство ничем подобным не обладало, по крайней мере от рождения. Когда по-настоящему бедный человек имеет манеры и взгляды, обычно встречающиеся среди богатых и знатных, то общество не без основания именует их снобизмом. У человека, воспитанного в нужде, мало шансов приобрести хорошие манеры и благородство души. Это невозможно без определенной финансовой свободы. Но, если он стал джентльменом в мыслях и поступках, он не сможет так легко отречься от своего воспитания, в какой бы жестокой нужде он ни оказался. Но конечно, всегда возможны исключения.

Служба офицера в армии Российской империи подчинялась не только уставу, но и кодексу неписанных правил, которые требовалось неукоснительно соблюдать. Причем соблюдать их было непросто не только потому что это было сложно, но и потому ,что это было элементарно дорого.
По неписанному, но принятому офицерскому кодексу,нельзя было накапливать долги. При этом дорогое обмундирование, особенно, при службе в гвардии, надо было покупать за свой счет, средства передвижения, то есть лошадь – тоже за свой счет. На полковые праздники предстояло тратиться, театры – посещать, причем, если служишь в гвардии, то не просто посещать, а покупать билеты на дорогие места, потому что это же честь мундира – самого офицера и полка, в котором служишь. Покупки из магазина следовало не носить самостоятельно, а заказывать доставку на дом. Увидят со свертками офицера – не поймут, хуже того, еще и «разберут» в офицерском собрании.

Жениться офицерам до 23 лет было в принципе нельзя. Не по неписанным, а по самым что ни на есть писанным правилам. И даже когда исполнялось 23 года, жениться могли далеко не все. Потому что до 28 лет следовало доказать, что будущий глава семьи имеет средства на её содержание. Для этого следовало предоставить командирам документы о наличии банковского вклада на несколько тысяч рублей или подтвердить владение недвижимостью, которая приносит доход в несколько сотен рублей в год.
Кроме того, и невеста должна была соответствовать – браки с разведенными дамами и всякими актрисами не просто не одобрялись, за такой мезальянс вполне можно было и из армии в отставку вылететь.
Даже внешний вид и правила поведения офицера регламентировались строжайшим образом. К примеру, ходить в расстегнутой шинели было недопустимо. Нельзя было брать сдачу у извозчика, поэтому те и любили господ офицеров – потому что сколько не заплатит, вся сдача – однозначно прибыль для лихача.
Багаж, когда появились поезда, тоже самостоятельно носить было не принято. Для этого нанимали носильщиков.

Зайти пообедать в трактир, чайную или посетить пивную офицер не мог – низкоразрядные заведения порочили честь мундира. Кстати, интересно, что с одной стороны от офицеров требовали, чтобы они обладали определенным капиталом, но при этом торговые дела или управлять недвижимостью самостоятельно они не имели право, надо было делать это через доверенное лицо, то есть, нанимать приказчика или управляющего.
Были еще и дуэли.

С одной стороны дуэли официально были запрещены. И за участие в дуэли грозил арест, ссылка и вообще-то наказание вплоть до смертной казни. Но при этом в 1894 году были выпущены «Правила о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде».

И по этому документу офицер, которого оскорбили, должен был требовать сатисфакцию, а его обидчик удовлетворить его требования. При этом дуэль должен был одобрить офицерский суд чести. В общем, систематизировали и даже сделали дуэли обязательными. Впрочем, и до появления этих «Правил» за выход к барьеру можно было попасть под арест, а вот отказ от дуэли – было однозначно бесчестьем, руку после этого точно не подадут, а обычно просто под тем или иным предлогом увольняли. Потому что раз ты офицер российской армии – то будь любезен соответствовать.

Валерий Грачиков.

«Надобно думать, что Провидение сохраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелился от двух ран, из коих каждая смертельна», - так писал принц Шарль-Жозеф де Линь, узнав о втором ранении в голову генерала Кутузова.

Де Линь был прав, и Провидение на протяжении всей жизни имело явное попечение о будущем победители Наполеона. Он родился в семье генерал-поручика Иллариона Матвеевича Голенищева-Кутузова в 1745 году. Он получил хорошее по тем временам домашнее образование, а затем поступил в Артиллерийскую и инженерную дворянскую школу, преподавателем которой был его отец. Юный Михаил уже в первый год продемонстрировал недюжинные способности и получил чин кондуктора 1-го класса с назначением жалованья. Его успехи были столь замечательный, что в 14 лет юношу уже привлекали для обучения офицеров.

По окончании школы Кутузов преподавал в ней математику, а затем получил назначение флигель-адъютантом ревельского генерал-губернатора принца Гольштейн-Бекского. В 17 лет он был уже капитаном и в этом чине получил судьбоносное назначение - командиром роты Астраханского пехотного полка, которым командовал полковник А.В. Суворов.

Ч.3.2.56g Воспитание германских офицеров

Сочинение принца Фридриха-Карла Прусского «Происхождение и развитие характера прусского офицера» (окончание)

По-видимому, прусскому дворянству передался образ мыслей и кодекс чести, принятый у офицерства, а не офицерство переняло традиции дворянства XVII века (которые я ставлю не слишком высоко). Офицеры усвоили, главным образом, так называемые благородные страсти и сопутствующие им пороки: пьянство, драчливость, страсть к азартным играм, невоздержанность и праздность, которая так привлекательна для немцев в целом.

Еще одна черта, которая постоянно проявляется в нашем офицерстве, – это притязания на превосходство над остальными группами и классами во всех сферах жизни, т. е. своеобразный снобизм, опирающийся на благородное происхождение. В прошлом эти черты проявлялись у жандармов, потом в гвардии, и в последний раз они приняли небывалые ранее масштабы во 2-м гвардейском кавалерийском полку в 1850 году и в обоих гвардейских кавалерийских полках в 1859 году. Эта болезнь поражает полк, когда все его офицеры благородного происхождения и очень богаты. По-настоящему богатые люди редко становятся хорошими офицерами и, к сожалению, образ жизни богатых служит примером для бедных, а не наоборот, как следовало бы.

Кодекс чести прусского офицера распространяется даже на тех, кому принадлежит верховная власть. Ни один король или принц не может избежать его влияния или его требований. Честь превыше любых званий, хотя люди, обладающие ими, могут этого не сознавать. Человек чести выполняет приказы по своей воле, и ему не нужен кнут. Честь – его единственный надсмотрщик, совесть – его судья и его награда. Он служит не за деньги и не за почести. Слава и награды льстят ему, но не добавляют ничего к тому, как он выглядит в своих собственных глазах и глазах товарищей. Прусский офицер по-прежнему считает, что долг велит ему сделать все, что в его силах. Ему непонятно, почему у австрийцев считается лестным быть награжденным орденом Марии-Терезии, если он присуждается за то, что человек исполнил свой долг. Цитен и Фердинанд Брунсвикский за весь период Семилетней войны не представили к награде ни одного офицера. Их девиз был прост: «Долг прусского офицера – сделать все, что в его силах, на все остальное – Божья воля».

Фридрих-Карл

(Рейхсархив)

Великий герцог O.K. пишет:

Кодекс чести прусского офицера распространяется даже на тех, кому принадлежит верховная власть. Ни один король или принц не может избежать его влияния или его требований. Честь превыше любых званий, хотя люди, обладающие ими, могут этого не сознавать...                                             

   Если посмотреть на современных "халифов на час", имена которых на слуху, можно констатировать, что такие моральные качества, как честь, совесть, верность, справедливость, правдивость, им не свойственны. Но они избранники народа!
    Хороший пример воли народа показан вам в Ветхом Завете. Стоило царю и пророку Моисею на какое-то время отойти от израильского народа, они быстренько сделали себе идола и стали поклоняться ему. Когда Моисей возвратился и были жестко вразумлены некоторые, идолопоклонники опять же быстренько переобулись и стали поклоняться Богу.

Н.С.Лесков в «Кадетском монастыре» описывает то, как при нём обучали кадетов иностранным языкам. Носители языка, английские, французские и немецкие офицеры, чередуясь, прикреплялись дежурными при кадетах и на это время всё внутреннее общение протекало исключительно на языке дежурного офицера. Метод оказался весьма эффективным. Многие выпускники кадетского училища впоследствии сделали карьеру именно благодаря прекрасному владению названными языками.

    В.К. Александр Михайлович. Книга воспоминаний


Мы стояли в строю с непокрытыми головами, пока белый флаг с Андреевским крестом поднимался на гафеле. На безразличном лице адмирала заиграл румянец, а по моей спине пробежал холодок. В течение долгих лет моей службы во флоте я никогда не мог остаться равнодушным к этой красивой церемонии и во время ее не переставал волноваться. Я часто вспоминал красивые слова лаконической надписи, выгравированной французами на братском памятнике французских и русских моряков, сражавшихся в 1854 г,: Unis pour la gloire, runis par la mort, des soldats c’est le devoir, des braves c’est le sort. [Объединенные во имя славы, спаянные смертью – это долг солдат, это участь храбрых].

После церемонии поднятия флага был отдан приказ: Всем на шлюпки! В течение часа мы плавали под парусами, и нас учили грести.

Несколько раз мы должны были пройти пред адмиралом, который за нами внимательно наблюдал. Нашим следующим уроком было поднятие парусов на корвет, причем на фок-мачте и грот-мачте работали матросы, а на бизани – кадеты. Наконец от 10 час. до 11 был урок практического мореходства После завтрака и короткого отдыха следовало еще четыре часа занятий. Обед подавался в 6 час. веч. В восемь часов вечера, мы должны были быть уже в койках.

Во время занятий мне не оказывалось какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывалось с тою же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большого, чем от остальных кадет, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть всегда примером для своих товарищей.