Аристократия. Дворянство. История -2 (открытая тема)

         Была и такая история с участием герцога Калабрии

          Герцог Калабрии ежегодно останавливался в своём Замке Нуово и каждый день посещал дворец правосудия, воздвигнутый ещё в античные времена. Часто стража не пропускала бедняков во дворец, но если даже пропускала, то обычно их там не принимали. Узнав об этом, разозлившийся Карл повесил перед входом колокол с длинным шнуром, привязанным к языку, чтобы любой гражданин, даже нищий, мог позвонить и этот звон дошёл бы до ушей самого́ герцога. Справедливость восторжествовала: с того времени любой человек, бедный или богатый, мог рассчитывать на правосудие.

      Однажды старый конь, принадлежащий неаполитанскому рыцарю-ветерану Марко Капече, заблудился и случайно зацепился за шнур колокола. Тот зазвонил. Услышав знакомый звук, герцог приказал, чтобы к нему немедленно привели истца. Весь двор разразился хохотом, когда выяснилось, что это лошадь Марко. Но Карл не смутился и вызвал к себе рыцаря, чтобы показать, что все имеют право на правосудие.

      После того, как растерявшийся Капече предстал перед судом, Карл спросил его:

    – Почему твой конь на свободе и бродит без присмотра по городу?

    – С позволения вашей светлости, эта старая лошадь когда-то была благородным конём, но теперь стала старой и бесполезной, и я не хочу больше нести расходы на её содержание, – ответил смущённый Марко.

     – Ты почётный ветеран нашего королевства и получал щедрое вознаграждение за свою доблесть и многие заслуги. Этот конь был твоим спутником и преданным другом, так что часть твоих наград получена с его помощью. Когда мы стареем, то находимся в тени былой славы, но доблестное прошлое обеспечивает нам почётную старость и благодарность последующих поколений. Ты поступил несправедливо, рыцарь, так не дай своему другу стареть без заслуженного почёта.

     – Вы правы, господин мой. Бог наградил наше королевство мудрым правителем, – сказал старый рыцарь, преклонив колена перед герцогом. – Даю слово, у этого коня будет достойная старость.

     Карл поднял старого ветерана с колен и заключил его в объятия, облобызав в уста. У рыцаря брызнули слёзы из глаз, а все присутствующие поднялись с мест и склонили головы в знак восхищения герцогом.

    Хотя старость - это всего лишь болезнь, по учению царского исихазма, и об этом говорил Иисус Христос в Его явлениях высокодуховным людям, занимавшихся преображением сознания, и у нас есть пример - любимый ученик Христа апостол Иоанн, до 118 лет остававшийся юным и не умерший, как обычный человек, а исчезнувший от своих учеников, мы должны заботиться о ветеранах, служивших нам, когда они были полны сил, в том числе и о животных.

   В заметках австрийского канцлера Меттерниха прочила об одном необычном случае, касающемся отношений канцлера с императором Александром I. В силу обстоятельств они много общались на политические темы и постепенно стали друзьями. Но однажды, по одному политическому вопросу настолько разошлись во мнениях, что Александр I решил вызвать канцлера на дуэль. До дуэли дело не дошло, но с тех пор император перестал общаться с Меттернихом. Но месяца через 3 после ссоры канцлер был уполномочен передать императору Александру известие об отъезде Наполеона с острова Эльба. Канцлер был немедленно принят и Александр I спокойно обсудил с ним дальнейший план действий.

   «…Когда вопрос был решен, государь вдруг обратился ко мне и сказал: «Нам ведь предстоит еще разобрать нашу личную ссору. Оба мы христиане, а наша святая вера приказывает нам забывать все обиды. Обнимемся и забудем все».



  Поучительно, что император поставил заповеди христианства выше личных обид и сам сделал первый шаг к примирению.

   Встретились интересные моменты в мемуарах князя Феликса Феликсовича Юсупоаа.


В мае в Ялту прибыл адъютант императора Вильгельма. Привез от кайзера предложение: русский престол любому Романову в обмен на подпись его на брест-литовском договоре. Вся императорская семья отвергла сделку с негодованием. Кайзеров посланник просил у тестя моего переговорить со мной. Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей.

Жизнь мало-помалу наладилась. Старики вздыхали с облегчением, но все ж и с опаской, а молодежь просто радовалась жизни. Радость хотелось выплеснуть. Что ни день, то теннис, экскурсии, пикники.

Мы нашли еще одно развлечение, затеяв газету. Подруга наша, Оля Васильева, очень милая, умная и красивая барышня, стала редактором. По воскресеньям команда наша собиралась в Кореизе. Сперва составлялись «новости», потом Оля читала вслух статьи всех шестнадцати «сотрудников»: каждый на неделе должен был написать одну, тема – по желанию. Мы, молодые люди с неопределенным будущим, описывали воображаемые путешествия и невероятные приключения в дальних странах. Начинались и кончались наши собрания пением газетного гимна. В полночь электричество отключалось, досиживали мы при свечах.

Еженедельник просуществовал недолго. Вышло тринадцать номеров. На роковой цифре «журналисты» заболели испанкой и поочередно переболели все. Но, однако ж, когда настал час отъезда и вещей разрешалось взять самую необходимую малость, газету нашу моя жена положила в чемодан первым делом.



Дворец и парк в Коккозах  (Крым),1912г.

   Приведу отрывок из  мемуаров князя Феликса Феликсовича Юсупова,  показывающий, как многие круги общества были беспечны и наивны.


Жизнь в Петербурге становилась все невыносимей. Революцией бредили все, даже люди обеспеченные, те даже, кто считали себя консерваторами. В очерке «Революция и интеллигенция» Розанов*, не поддавшийся заразе, так описал их конфуз: «С удовольствием посидев на спектакле Революции, интеллигенция собралась было в гардероб за шубами да по домам, но шубы их раскрали, а дома сожгли».


* Василий Васильевич Розанов - русский религиозный философ, литературный критик, переводчик, публицист и писатель.

  

   Князь Феликс Феликсович Юсупов в мемуарах приводит следующее свидетельство:


Расскажу лишь о странной находке, сделанной следователем Соколовым в подвале Ипатьевского дома. О том слышал я от него самого. На подвальной стене оказались две надписи. Одна – 21-я строфа из поэмы Гейне «Валтасар»: Balthasar war in selbiger Nacht von seinen Knechten umgebracht («Был Валтасар убит в ночи. Рабы – его же палачи»). Другая – на древнееврейском. Позже был сделан перевод: «Здесь казнили вождя Веры, Народа, Отечества. Казнь свершилась».

Баронесса де Кресси пишет:  

   Князь Феликс Феликсович Юсупов в мемуарах приводит следующее свидетельство:


Расскажу лишь о странной находке, сделанной следователем Соколовым в подвале Ипатьевского дома. О том слышал я от него самого. На подвальной стене оказались две надписи. Одна – 21-я строфа из поэмы Гейне «Валтасар»: Balthasar war in selbiger Nacht von seinen Knechten umgebracht («Был Валтасар убит в ночи. Рабы – его же палачи»). Другая – на древнееврейском. Позже был сделан перевод: «Здесь казнили вождя Веры, Народа, Отечества. Казнь свершилась».

   Многие лидеры большевиков были оккульно-магическими практиками, так как являлись последователями с*-та Карла Маркса. Вторая надпись была сделана не на иврите. Была проведена духовная казнь, подобная "шельмованию" дворянина. Физическая казнь привела бы к быстрому физическому уничтожению марксистов и иудеев и быстрой реставрации монархии.

 

   Ваше Императорское Величество Сир Севера,

благодарю Вас за наставления и сокровенные знания!

   Благодарю Вас, Ваше Императорское Величество Сир Севера!

 

   Князь Ф.Ф.Юсупов вспоминает  о жизни в  Лондоне, после изгнания из России.


Покидая Россию в этот день, 13 апреля, мы знали, что изгнание – еще не самое тяжкое из того, что ожидало нас. Но мы представить себе не могли, что и спустя тридцать два года ему не будет конца!

...Частенько навещали мы императрицу Марию Федоровну, гостившую в Мальборо-хаус у сестры, королевы Александры. Принцессы-датчанки ничуть не походили друг на друга. Напротив, каждая казалась типичной дочерью второй своей родины. Королева была старше и уже почтенных лет, но выглядела моложе сестры. Лицо гладкое без морщин, как у тридцатилетней. Она словно знала секрет вечной молодости.

Опозданиями своими она постоянно сердила сестру. Та была сама пунктуальность. Когда они шли куда-то вместе, императрица всегда спускалась первой и ждала копушу, лихорадочно шагая из угла в угол и грозно сжимая в руке зонтик. Королева наконец появлялась, но тотчас же сообщала, что забыла что-то. Начинались поиски. Императрица окончательно выходила из себя.

Мелкие ссоры ничуть, впрочем, не роняли престиж и достоинство государынь. Ни в ком из членов августейших домов, кого довелось знавать мне, не встречал я столько величия и вместе с тем доброты и простоты.

Наши друзья приводили своих друзей, часто иностранцев. Атмосфера, радушная и немного безалаберная, влекла к нам всех. Иногда приходили люди и вовсе нам не знакомые.

В одно воскресное утро, после такого вот собрания, собираясь идти с Ириной в церковь, у себя в кабинете я открыл ящик письменного стола, где хранил деньги и ценности, и увидел, что мешочек с брильянтами Шоме исчез. Опрос слуг ничего не дал. Я велел им заняться поисками, пока нас не будет. Мешочек не отыскали. Слуги наши были вне подозрений. Мы подумали на кого-то из вчерашних гостей. Я отправился к директору Скотленд-Ярда сэру Бэзилу Томпсону и рассказал дело. Сначала он попросил у меня список гостей. Но знал я не всех. Потому списка дать не мог. Да и не хотел. Все же он обещал искать вора и брильянты.

Прошли недели. Ни вора, ни брильянтов не отыскали. Не нашли и потом. Разумеется, я сам был виноват, потому что взял себе за привычку и за принцип никогда ничего не запирать на ключ. Я считал, запереть – значит оскорбить слуг наших.

Кража брильянтов занимала некоторое время светские разговоры, но потом дело забыли, и никто уж о нем не вспомнил.



Королева Александра  и императрица Мария Федоровна в Лондоне, 1919 год

 

   Князь Ф. Ф. Юсупов вспоминает о поездке в Нью-Йорк, в этом эпизоде привлекло то, что князь о жизненных испытаниях, как мне показалось, пишет бесстрастно.


Погожим ноябрьским днем 1923 года мы со всеми нашими фамильными брильянтами и ценностями сели на борт парохода «Беренгария» рейсом в Нью-Йорк.

Путешествие прошло спокойно. На пароходе не знали, кто мы такие. Назвались мы графом и графиней Эльстон, и нас оставили в покое. Но, увы, только на время плавания. Не успели ошвартоваться – толпа репортеров с вожаком устремилась к нам.

....Наконец, уладилось. Уладилось, да не все. Сойдя с парохода узнали, что все наши драгоценности и ценности конфискованы таможней! Итак, первый блин комом.

Первые впечатления от Нью-Йорка, верно, как и у всех приезжих из другого мира. Потрясение, растерянность, интерес. Однако ж я быстро понял, что для жизни нью-йоркской не гожусь: никогда не приспособлюсь к ее ритму. Совершенно чужды мне и вечная спешка, и гонка за барышом.

Впрочем, ничто не помешало нам оценить нью-йоркское гостеприимство. Приглашения посыпались со всех сторон. Только успевай отвечать. Чтобы прочитывать почту и принимать посетителей, пришлось взять двух секретарей.

Таможня вернула нам бусы из черного жемчуга, коллекцию табакерок, миниатюр и всякие ценные безделушки. За остальное потребовали пошлину в восемьдесят процентов от стоимости каждой вещи. Это было нам не по средствам.

А деньги у нас кончились. Никто о том не догадывался, ибо трудностей своих мы ни с кем не обсуждали. В Нью-Йорке главное не что в душе, а что за душой. И мы по-прежнему вечерами выходили в свет, Ирина – в черном жемчуге, я – во фраке. Ночью Ирина мыла белье в ванной. Днем я бегал по делам, своим и эмигрантским, а Ирина убирала и стряпала..

 

   Князь Ф. Ф. Юсупов пишет о забавных и интересных историях, случившихся с ними во время пребывания в Нью-Йорке.


Один вечер мы никогда не забудем. Дали банкет в Иринину честь. Роскошный дом, блестящий прием. Поднялись мы по круговой беломраморной лестнице. Наверху встречала хозяйка с видом торжественным – видимо, в силу торжественности момента. Она ввела нас в залу, где гости стояли полукругом, как на официальных приемах.

Ирина перепугалась, увидав, что все взгляды нацелены на нас, и заявила, что уходит. Я свою жену знал. Слово у нее не расходилось с делом. И не было бы счастья, да несчастье помогло – самым неожиданным образом.

Выйдя на середину залы, хозяйка величественным жестом указала на нас и громко возвестила: «Князь и княгиня Распутины!»

Гости обомлели. Нам было страшно неловко, больше даже за хозяйку, чем за себя. И, однако ж, комизм ситуации перекрыл все.

На другой день о «чете Распутиных» рассказали газеты. Хохотал весь Нью-Йорк.

Однажды в гостях подбежала к нам юная американка и уперла палец в Иринино колено: «Первый раз вижу настоящую княгиню! – крикнула она. – Позвольте дотронуться!»

Наконец черный жемчуг продали. И жизнь наша сразу изменилась. Ни стирок более, ни готовки с уборкой. Настал период временного благополучия.

Русская колония в Нью-Йорке была достаточно велика. Встретили мы старых знакомых.
...Барон Соловьев работал у авиаконструктора Сикорского и однажды сводил нас к нему. Только что у себя в мастерской с помощью всего шести русских офицеров-авиаторов Сикорский построил свой первый самолет. Визит закончился обедом в загородном домике.

   Воспоминания о младенческих годах Императора Николая I, записанные им собственноручно.


Всем известно, кто был мой отец и кто моя мать; я могу только добавить, что родился 25 июня стар. ст. 1796 г. в Царском Селе.



Портрет Николая I в детстве,
В.Л.Боровиковский


Говорят, мое рождение доставило большое удовольствие, так как оно явилось после рождения шести сестер подряд и в то время, когда родители мои перенесли чувствительный удар вследствие несостоявшегося бракосочетания старшей из моих сестер — Александры с королем Шведским Густавом-Адольфом, тем самым, которого впоследствии так жестоко преследовала судьба, лишив его даже престола и наследия его предков; она обрекла его на прозябание без пристанища, скитание из города в город, нигде не позволяя остановиться надолго, и разлучила с женой и детьми.



Портрет Александры Павловны, 1796
В.Л.Боровиковский



Густав IV Адольф


Причиной этого несостоявшегося брака было, говорят, упрямство короля, который ни за что не хотел согласиться на то, чтобы сестра моя имела при себе православную часовню, а также неумелость графа Моркова, которому было поручено составление брачного договора и который, желая устранить это затруднение, откладывал существенный пункт договора до последнего момента — пункт, который, как это ему было известно, положительно отвергался королем и без соблюдения которого Императрица Екатерина не желала согласиться на брак, как почти основной закон Нашего Дома. Это было очень жестоким ударом для самолюбия Императрицы. Сестра моя была уже причесана, все подруги ее в сборе — ожидали лишь жениха, когда пришлось все это остановить и распоряжения отменить. Все, которые были этому свидетелями, говорят, что это событие чуть не стоило жизни Императрице, с которой приключилось потрясение, или апоплексический удар, от которого она уже более не могла оправиться.

   

   Воспоминания Императора Николая I  о знакомстве с князем А.В.Суворовым.


Одно из последних событий этой эпохи, воспоминание о котором будет для меня всегда драгоценным, это удивительное обстоятельство, при котором я познакомился со знаменитым Суворовым. Я находился в Зимнем дворце, в библиотеке моей матери, где увидел оригинальную фигуру, покрытую орденами, которых я не знал; эта личность меня поразила. Я его осыпал множеством вопросов по этому поводу; он стал передо мной на колени и имел терпение мне все показать и объяснить.



И. Крейцингep. Портрет А. В. Суворова. 1799

   Приведу  еще фрагменты из воспоминаний Императора Николая I,  по моему мнению,  интересно  читать об известных исторических фактах с точки зрения ребенка.


Я не помню времени переезда моего отца в Михайловский дворец, отъезд же нас, детей, последовал несколькими неделями позже, так как наши помещения не были еще окончены.

Когда нас туда перевезли, то поместили временно всех вместе, в четвертом этаже, в анфиладе комнат, находившихся не на одинаковом уровне; довольно крутые лестницы вели из одной комнаты в другую. Отец часто приходил нас проведывать, и я очень хорошо помню, что он был чрезвычайно весел. Сестры мои жили рядом с нами, и мы то и дело играли и катались по всем комнатам и лестницам в санях, т. е. на опрокинутых креслах; даже моя матушка принимала участие в этих играх.

...Помню, что всюду было очень сыро и что на подоконники клали свежеиспеченный хлеб, чтобы уменьшить сырость. Всем было очень скверно, и каждый сожалел о своем прежнем помещении, всюду слышались сожаления о старом Зимнем дворце.

Само собою разумеется, что все это говорилось шепотом и между собою, но детские уши часто умеют слышать то, чего им знать не следует, и слышат лучше, чем это предполагают. Я помню, что тогда говорили об отводе Зимнего дворца под казарму; это возмущало нас, детей, более всего на свете.



Вид Михайловского дворца в 1800—1801 годах.

  

   Поразительные моменты из воспоминаний Императора Николая I.


Однажды вечером был концерт в большой столовой; мы находились у матушки; мой отец уже ушел, и мы смотрели в замочную скважину, потом поднялись к себе и принялись за обычные игры. Михаил, которому было тогда три года, играл в углу один в стороне от нас; англичанки, удивленные тем, что он не принимает участие в наших играх, обратили на это внимание и задали ему вопрос: что он делает? Он, не колеблясь, отвечал: «Я хороню своего отца»! Как ни малозначащи должны были казаться такие слова в устах ребенка, они тем не менее испугали нянек. Ему, само собою разумеется, запретили эту игру, но он тем не менее продолжал ее, заменяя слово отец — Семеновским гренадером. На следующее утро моего отца не стало. То, что я здесь говорю, есть действительный факт.

События этого печального дня сохранились так же в моей памяти, как смутный сон; я был разбужен и увидел перед собою графиню Ливен.

Когда меня одели, мы заметили в окно, на подъемном мосту под церковью, караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к моей матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец. Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Матушка моя лежала в глубине комнаты, когда вошел Император Александр в сопровождении Константина и князя Николая Ивановича Салтыкова; он бросился перед матушкой на колени, и я до сих пор еще слышу его рыдания. Ему принесли воды, а нас увели.



George Dawe. Портрет вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны около 1825



Князь Николай Иванович Салтыков

Баронесса де Кресси пишет:  

   Поразительные моменты из воспоминаний Императора Николая I.


Однажды вечером был концерт в большой столовой; мы находились у матушки; мой отец уже ушел, и мы смотрели в замочную скважину, потом поднялись к себе и принялись за обычные игры. Михаил, которому было тогда три года, играл в углу один в стороне от нас; англичанки, удивленные тем, что он не принимает участие в наших играх, обратили на это внимание и задали ему вопрос: что он делает? Он, не колеблясь, отвечал: «Я хороню своего отца»! Как ни малозначащи должны были казаться такие слова в устах ребенка, они тем не менее испугали нянек. Ему, само собою разумеется, запретили эту игру, но он тем не менее продолжал ее, заменяя слово отец — Семеновским гренадером. На следующее утро моего отца не стало. То, что я здесь говорю, есть действительный факт.

События этого печального дня сохранились так же в моей памяти, как смутный сон; я был разбужен и увидел перед собою графиню Ливен.

Когда меня одели, мы заметили в окно, на подъемном мосту под церковью, караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к моей матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец. Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Матушка моя лежала в глубине комнаты, когда вошел Император Александр в сопровождении Константина и князя Николая Ивановича Салтыкова; он бросился перед матушкой на колени, и я до сих пор еще слышу его рыдания. Ему принесли воды, а нас увели.



George Dawe. Портрет вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны около 1825



Князь Николай Иванович Салтыков

   Напомню, что дети до 5 лет (если они не выпрошены с помощью оккультизма) имеют прямую связь с Богом и знают то, что неизвестно взрослому человеку.

  


   Князь Ф.ф. Юсупов вспоминает о том, как переживали лишения русские эмигранты.


По вечерам собирались в театрике в пристройке. Зала была у нас самым большим помещением. Кто музицировал, кто беседовал о пережитом. Все восхищали нас стойкостью и спокойствием. Ни слезинки, ни жалобы. Обломки кораблекрушения, русские эмигранты все ж оставались открыты и жизнерадостны.

В эмиграции оказались представители самых разных слоев общества: великие князья, знать, помещики, промышленники, духовенство, интеллигенция, мелкие торговцы, евреи. То есть не только люди богатые, но и лишенные имущества. Тут была сама Россия. Почти все потеряли все. Приходилось зарабатывать, кормиться тяжким трудом. Кто пошел на завод, кто на ферму. Многие стали шоферами такси или поступили в услужение. Их дар приспособиться был поразителен. Никогда не забуду отцову родственницу, урожденную графиню. Графиня устроилась судомойкой в кафе на Монмартре. Как ни в чем не бывало пересчитывала она мелочь, брошенную в тарелки на чаевые. Я приходил к ней, целовал ей руку, и мы беседовали под звук спускаемой в уборной воды, как в великосветской петербургской гостиной. Муж ее служил гардеробщиком в том же кафе. Оба были довольны жизнью.

 

   Приведу любопытные моменты из воспоминаний князя Ф.Ф. Юсупова .


В Париже и пригородах строились православные храмы со своими школами, комитетами вспомоществования и богадельнями. Послевоенной Франции не хватало рабочих рук. Париж само собою стал центром эмиграции. Тем более что Германия эмигрантам двери закрыла. Германия в самом деле со времени Брест-Литовска снюхалась с большевиками. Франция же, по крайней мере тогда, глядела на них враждебно. Писатель-эмигрант Семенов, писавший об эмиграции, приводил текст доклада, представленного в 1920 году бельгийскому правительству священником из Ла-Шо-де-Фона пастором Дрозом. Пастор передавал разговор, который имел с Лениным в Москве. Ленин сказал:

«Немцы нам естественные союзники и помощники. Они проиграли, потому у них теперь волнения и беспорядки. На этой волне им самое время разорвать версальский ошейник. Они думают – реванш, а мы – революция. Сейчас нам с ними по пути. И будем мы вместе, пока на руинах старой Европы не встанет вопрос о гегемонии – Германии или европейского коммунизма».

Но всех русских отличал единый дух. Народ россияне в большинстве своем не любил большевиков и, живя в условиях террора, не отступился от православной веры. А церковь и вера народная были главными врагами советской власти, и она это знала. Ну, а что до эмигрантов, так те и вовсе старались объяснить правительствам стран, где жили, опасность большевистской заразы. От них же самих никаких волнений и беспорядков, в общем, быть не могло.

Кто останется равнодушен к их бедствиям? Я попытался и во Франции искать помощи у богатых людей, но ответа не получил. Возможно, после войны французы, потерпев более итальянцев и англичан, о своей разрухе думали и расщедриться не хотели. Словом, интерес к нам угасал. Да и ясно, что всеобщий порыв сочувствия к русским беженцам не мог длиться вечно.

 

   Князь Ф.Ф. Юсупов  в воспоминаниях пишет о вречатлениях британского подданного о России.


Один из моих однокашников, Сетон Гордон, в очерке «Старая Россия» рассказывал о тех днях 1913 года, когда гостил он у родителей моих в Петербурге. Привожу отрывок.

«В Санкт-Петербурге привезли меня в юсуповский дворец и представили родителям графа Эльстона. Годы прошли с тех пор, но память о том свежа во мне и сегодня. Княгиня Юсупова, прямой отпрыск царского татарского рода, была красива, хороша и породиста. Супруг ее, статный и сильный, имел солдатскую твердость и выправку.

Юсуповский дворец был гостеприимен. Всякий день давались ужины на тридцать – сорок персон. Великолепные вицмундиры, робронды и драгоценности сверкали в мягком свете люстр. Восхитили меня вина и блюды, а более того – беседы. Русская знать бегло говорила на нескольких иностранных языках и, беседуя, легко переходила с одного на другой, в зависимости от темы: об искусстве говорили по-итальянски, о спорте – по-английски и т. д…

В Лондоне гуляку-туриста вмиг истолкали бы пешеходы. Не то в Петербурге. В 1913 году жили тут не спеша. Фланировали, словно на Гебридах, гуляй вволю. Да, именно – "воля". Хотя, заговори о нынешней российской тайной полиции, кто-нибудь да скажет с дрожью: "У нас она была испокон веков". Не верю. На собственном опыте проверял. Гулял где хотел, часто с камерой на плече, и в городе, и за городам, и никто на меня даже не глянул…

Много воды утекло под невскими мостами с тех моих темных мартовских петербургских ночей 13-го года. Многие знакомые мои петербуржцы погибли в революцию, которая потрясла Россию до основанья! Многие бросили родные дома и бежали на чужбину от зверств войны и злобы! Родилась Россия новая, какая – не мне судить. Одно скажу: в прежней – народ был красив и умен, чувствен, быть может, не в меру, зато благороден и щедр.

Русского императора более нет. Русская знать рассеяна по всему миру. Но любовь к отчизне живет в сердцах изгнанников – и князей, и крестьян, – и, хоть не суждено им вернуться на родину никогда, душа их останется в России вечно».



Князь Феликс Юсупов и принц Христофор Греческий и Датский на балу в Альберт Холле.

   

   В 1820 году император Александр I объезжал свои северные владения.


Путь государя пролегал вблизи Александро-Свирского монастыря. Жившие там старцы о. Феодор и преп. Леонид почтительно предложили своему настоятелю приготовиться к встрече государя, хотя в его маршруте монастырь этот не был обозначен. Отец настоятель прислушался к совету старцев и в день, указанный ими, ожидал императора у ворот. Между тем государь на пути, по своему обыкновению, расспрашивал о местности и ее жителях у ямщиков – иногда сам, иногда через кучера Илью, неизменного своего возницу. Приближаясь к дороге, где поставлен был крест в знак близости монастыря и для указания к нему пути, государь спросил: «Что это за крест?». Узнав же, что недалеко Свирский монастырь, он велел туда ехать. При этом начал расспрашивать, – каково в монастыре и каковы братия. Ямщик, нередко туда ходивший, отвечал, что ныне стало лучше прежнего. «Отчего?» – спросил государь. «Недавно поселились там старцы о. Феодор и о. Лев; теперь и на клиросе поют получше, и во всем более порядка». Государь, слыхавший от князя Голицина эти имена, пожелал со старцами познакомиться. Между тем ожидавшие царя, испытанные скорбями старцы сотворили между собою краткое совещание, как поступить, если государю угодно будет посетить их, и решили, чтобы не вызывать у братии зависти, молчать. Подъехав к монастырю, государь удивился встрече: «Разве ждали меня?». Настоятель сказал, что вышел навстречу по совету старцев. Приложившись к мощам, царь спросил: «Где здесь о. Феодор и о. Лев?». Старцы несколько выдались, но на все вопросы императора отвечали сдержанно и отрывисто. Государь это заметил и прекратил вопросы, но пожелал принять благословение от о. Феодора. «Я монах непосвященный, – сказал смиренный старец, – я просто мужик». Царь вежливо откланялся и поехал в дальнейший путь.



Портрет Александра I,
Владимир Лукич Боровиковский 

     

   Графиня Александра Ильинична Остен-Сакен была воспитательницей малолетних Толстых. Вот что пишет о ней Л. Н. Толстой:


«Тетушка была женщина истинно религиозная. Ее любимым чтением было чтение жития святых, беседы с странниками, юродивыми, монахами и монахинями, из коих одни жили постоянно в нашем доме, тогда как другие посещали его мимоходом. ..
Тетушка, Александра Ильинична, была не только обрядово-религиозной, то есть соблюдала посты, много молилась и беседовала с людьми святой жизни, каким был о. Леонид из Оптиной Пустыни, но она жила истинно христианскою жизнью, чуждалась не только роскоши и помощи слуг, но сама старалась услужить другим. У нее никогда не было денег, потому что она раздавала их всем, кто просил у нее... Горничная Даша, перешедшая к ней в услужение по смерти бабушки, рассказывала мне, что когда бабушка жила в Москве, то, идя в церковь, она проходила на цыпочках мимо спавшей девушки и делала сама все то, что, по общепринятому обычаю, должна делать горничная. Трудно себе представить, до чего она была проста и нетребовательна во всем, что касалось жизни и одежды... Религия, наполнявшая душу тетушки, имела для нее такое высокое значение, была так выше всего, что она не могла ни на что сердиться, ничем огорчаться и не придавала всему земному того значения, какое обыкновенно придают ему...»



Графиня Александра Ильинична Остен-Сакен (урождённая графиня Толстая)

    Графиня являет собой очень хороший пример представителя аристократии.

    Вчера на нашем канале обратила внимание на некоторые комментарии к роликам о благородстве аристократов и их воспитании. Многие зрители сходятся во мнении, что настоящая аристократия по христиански (духовно) благородна.

  Кто-то даже назвал аристократию Христократией.

Королева Анна пишет:

    Графиня являет собой очень хороший пример представителя аристократии.

    Вчера на нашем канале обратила внимание на некоторые комментарии к роликам о благородстве аристократов и их воспитании. Многие зрители сходятся во мнении, что настоящая аристократия по христиански (духовно) благородна.

  Кто-то даже назвал аристократию Христократией.

 

   Какие прекрасные комментарии! Сразу видно, какую большую пользу приносит наш канал аудитории, заинтересованной в духовном самосовершенствовании, если наши ролики подвигают их такие глубокие размышления и озарения.

    Мне раньше слово Христократия не попадалось, но его можно встретить в употреблении, и о его значении говорится исходя из составляющих слова:

Христократия — (греч., Christos Христос, и krateo господствую). Господство Христа (христианской церкви).

«Христократия» - когда высшая власть и авторитет принадлежат Христу.