Мистики вне православия

   Много писаний прочел я и искал в них со всею серьезностью и усердием, какова же лучшая и высшая добродетель, что более всего приблизила бы человека к Господу, и посредством которой человек наиболее уподобился бы тому образу, в коем пребывал он в Боге, когда между ним и Богом не существовало никакого различия, пока Бог не создал твари. И когда я углубляюсь во все эти писания, докуда может добраться в познании мой рассудок, то не нахожу ничего, что было бы столь незамутненным, как чистая отрешенность, свободная от всякой твари. Потому-то и сказал Господь наш Марфе: "Одно только нужно". Это звучит равносильно следующему: "Кто хочет быть неомраченным и чистым, тому надобно иметь лишь одно, и это одно есть отрешенность".

   Учителя более всего славят любовь, подобно ап. Павлу, который говорит: "Чтобы я ни делал, если не имею любви, то я – ничто". А я отрешенность славлю более любви (Minne), ибо лучшее, что есть в любовной страсти (Liebe) – так это то, что она принуждает меня любить Бога. А ведь много драгоценнее, ежели я влеку Бога к себе, чем ежели себя к Богу. Так происходит от того, что мое вечное блаженство заключено в том, чтобы я воссоединился с Богом, и более подобает Богу войти в меня, чем мне в Бога. Что именно отрешенность влечет ко мне Бога, это я тем доказываю, что всякая вещь предпочитает существовать на своем естественном месте. А ведь естественное место Божье – единство и чистота. Они же исходят от отрешенности. Потому должен Бог по необходимости отдать себя отрешенному сердцу.

   Далее, славлю я отрешенность более любви потому, что любовь меня к тому влечет, чтобы все претерпеть ради Бога. Отрешенность же влечет меня к тому, чтобы ничего иного не воспринимал я, кроме Бога. Ведь это же гораздо более драгоценно – не воспринимать вообще ничего, кроме Бога, ибо в страдании человек все еще соотносится некоторым образом с тварью, от которой надлежит ему пострадать, отрешенность же, напротив, пребывает свободной от всякой твари.

   Славят учителя и смирение прежде прочих добродетелей. А я славлю прежде всякого смирения отрешенность, и вот почему: смирению возможно существовать без отрешенности, совершенной же отрешенности нет без совершенного смирения. Ибо смирение выходит к отрицанию собственной самости и поставляет самое себя ниже всех тварей. А отрешенность остается сама в себе. Ведь невозможно же никакому выхождению быть столь благородным, чтобы пребывание в себе при этом не было чем-то еще более возвышенным. Совершенная отрешенность обращена на ничто и не поставляет себя ни ниже, ни выше твари. Не желает она быть ни внизу, ни наверху, не хочет ни подобия, ни неподобия, не жаждет ничего иного, кроме как быть отрешенной, ею не отягощается ни одна вещь.
Еще хвалю я отрешенность прежде всякого сострадания, ибо сострадание есть не что иное, как выхождение человека из самого себя вовне, к скорбям своих ближних, так что сердце его сокрушается тогда. А отрешенность довлеет себе, пребывает в себе самой и ничто не сокрушит ее. Вот почему, когда размышляю я обо всех добродетелях, то не нахожу ни одной столь беспорочной и так же ведущей нас к Богу, как отрешенность. Человек, пребывающий таким образом в столь совершенной отрешенности, восхищен в вечность тогда, и ничто преходящее не тронет его более. Уже не по вкусу ему ничто из земного. Это разумел апостол Павел, когда сказал: "И уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал. 2, 20).

   Теперь ты мог бы спросить: что же такое отрешенность, если так блаженна она сама в себе? Должно узнать тебе о том, что истинная отрешенность есть не что иное, как дух, который во всех случаях жизни, в радости ли, в горе ли, в чести ли, в унижении, пребывает недвижим, будто огромная гора против слабого ветра. Эта отрешенность возносит человека в величайшую боговидность, насколько можно твари иметь боговидность. Таковое уподобление Господу происходит из благодати, ибо благодать отвращает человека от всего временного и очищает его от всего преходящего. Должно знать тебе также: быть пустым от всяческой твари значит быть полным Бога, а заполниться тварью – опустеть от Бога.

   Тогда кто-то может спросить, обладал ли Христос неподвижной отрешенностью, когда сказал: "Душа моя скорбит смертельно"? А Мария, когда стояла у креста? Разве не говорят столько о ее плаче? Как же все это совместимо с неподвижной отрешенностью?

   Тут должно узнать тебе: во всяком человеке суть два человека. Один зовется внешним человеком – сей есть чувственность человеческая; человеку тому служат пять чувств, действующих, однако, не из себя, но от силы душевной. Другой человек зовется внутренним человеком – сей есть сокровенное человеческое. Знай же, что каждый, кто возлюбил Бога, уделяет внешнему человеку от сил души своей не более, чем то необходимо пяти чувствам; а сокровенное обращено не к пяти чувствам – оно лишь наставник и руководитель, который хранит человека, чтоб не жил тот в похоти, как многие, подобно скотам неразумным. Да такие, в сущности, и должны называться скорее скотами, нежели человеками. Итак, душа покоится на силах, кои дарует она вовсе не пяти чувствам – силы эти отдает она внутреннему человеку. И если человеку предлежит некая возвышенная и благородная цель, то стягивает душа в себя все силы, которые одалживала она пяти чувствам, – такой вот человек и зовется восхищенным в вечность. Однако же есть так много людей, изводящих силы душевные всецело на внешнего человека. Это те люди, которые все чувства и помыслы свои направляют на внешние и преходящие блага, те люди, которые ничего не ведают о внутреннем человеке. И как, к примеру, добрый муж отбирает у внешнего человека все силы душевные, в то время как высшую цель несет в себе, так и те скотоподобные люди отнимают все душевные силы у человека внутреннего, истощая их во внешнем человеке. Знай же, что внешний человек может, пожалуй, быть совершенно погружен в деятельность, а внутренний при этом – свободен и недвижим. Так же и во Христе был человек снаружи и человек внутри, и так же в Госпоже нашей Богородице. Что рекли они о вещах внешних, то делалось в них внешним человеком, внутренний же пребывал в неподвижной отрешенности. Уясни это через следующий образ: дверь затворяется и отворяется, держась на дверных петлях – вот я уподобляю внешнюю створку двери внешнему человеку, а дверную петлю уподобляю человеку внутреннему. Ведь когда дверь затворяется и отворяется, движется туда – сюда внешняя створка, а петля остается в неколебимой неподвижности и нимало не меняется. И у нас тем же образом.

   Однако невозможно Богу во всех сердцах действовать Своей волей всецело. Ибо хотя и всемогущ Он, но тогда лишь действует, когда находит готовность или восприимчивость. Во многих сердцах есть некоторое "то" или "это", в чем может оказаться и нечто, от чего невозможно Богу действовать как подобает Высочайшему. Ибо, когда сердце должно покоиться в готовности к горнему, тогда следует тому, что названо "тем" или "этим", изойти из сердца. Так-то должно обстоять дело с отрешенным сердцем. И уж тогда можно Господу все совершенно действовать чистейшей волей Своей.

   Теперь я спрашиваю: какова молитва отрешенного сердца? и отвечаю я: отрешенности и чистоте о чем молить? Ибо кто молится, тот жаждет чего-то. Отрешенное сердце и не желает, и не имеет ничего, от чего хотело бы быть свободным: потому свободно пребывает оно от просительной молитвы. Его молитва не может быть ничем иным, как только пребыванием в боговидности. А когда приходит к тому душа, тогда теряет она имя свое и вовлекает Бога в себя самое, так что пропадает самость ее, – так солнце вбирает в себя утреннюю зарю и та пропадает. К этому вот и подводит людей не иное что, как чистая отрешенность. Говорит св. Августин: "Душа обладает небесным входом в Господню Природу: на сем месте все вещи пропадают для нее". Здесь, на земле, вход этот – лишь чистая отрешенность. А когда отрешенность достигнет вышнего, тогда становится она в познании свободна от всяческих знаний, и в любви – от любви, и в озарении погружается во мрак. Можно нам понять это и так, как говорит один учитель: "Блаженны нищие духом, что оставили Богу все вещи, как обладал Он ими, когда нас еще не было". Это же возможно лишь отрешенному сердцу.
Знайте же вы благоразумные люди: нет никого настроенного возвышенней, чем пребывающий в величайшей отрешенности. Никакая телесная, плотская услада не может не принести ущерба духовного. Ведь плоть тогда вновь и вновь жаждет духа, а дух вновь и вновь жаждет плоти. Поэтому: кто посеет в плоти своей извращенную похоть, тот пожнет смерть; кто посеет в духе своем праведную любовь, тот пожнет жизнь вечную. Чем больше человек бежит творения, тем быстрее настигает его Творец. Посему отрешенность есть наилучшее; ибо она очищает душу и проясняет совесть, возжигает сердце и пробуждает дух, познает Бога и отторгает от твари, и сочетает душу с Богом, ибо отъединенная от Бога любовь (Liebe) – как огонь в воде, а любовь единая с Ним (Minne) – как мед в сотах.

   Усвойте же вы все, умудренные духом: быстрейший скакун, который донесет вас к совершенству – это страдание; ибо вечного блаженства никто не вкушает более тех, кто со Христом пребывает в величайшей скорби. Ничего нет горше страдания, и ничего слаще выстраданного. Вернейшее основание, на коем может выситься такое совершенство – смирение; ибо чья природа влачится здесь в глубочайшем унижении, того дух взлетает в высочайшую вышину Божества (Gottheit); ибо любовь несет страдание, а страдание – любовь. Различны пути человеческие: один живет так, другой – этак. Кто ж хочет в нашей временности взойти к вышнему, пускай возьмет из всех писаний моих кратенькое учение, которое так звучит: "Содержи себя отрешенным от всех людей; содержи себя нетронутым никаким чувственным образом; освободись от всего, что может сковать, ограничить или омрачить тебя; обращай непрестанно душу свою к священному созерцанию, в котором Господа выносишь ты в сердце твоем к безобразности и сверхумному прыжку. А прочие упражнения в добродетели, какие бывают, – будь то пост, молитва, бдение – о них надобно тебе заботиться постольку, поскольку споспешествуют они тому, что, наконец, обретешь ты отрешенность".

   Тогда спросит некто: "кому ж возможно снести сие проникновенное узрение Божественной безобразности (Inbild)?". Отвечаю: никому из живущих ныне во временной текучести. Но единственно затем это сказано, дабы знать тебе, что есть вышнее, и чего тебе следует добиваться, к чему стремиться. Когда же узрение горнего отнято у тебя, тогда следует тебе, если добрый ты муж, чувствовать так себя, будто отобрано у тебя твое вечное блаженство, и должен ты поскорее возвратиться к нему, дабы тебе вновь стать этим узрением. И должно тебе все время внимать себе и в себе найти свое пристанище, обратив туда свои помыслы, насколько еще возможно.
Господи Боже, благословен будь вовеки! Аминь.

Барон Трирский пишет:

Экхарт Майстер
ОБ ОТРЕШЕННОСТИ

   Много писаний прочел я и искал в них со всею серьезностью и усердием, какова же лучшая и высшая добродетель, что более всего приблизила бы человека к Господу, и посредством которой человек наиболее уподобился бы тому образу, в коем пребывал он в Боге, когда между ним и Богом не существовало никакого различия, пока Бог не создал твари. И когда я углубляюсь во все эти писания, докуда может добраться в познании мой рассудок, то не нахожу ничего, что было бы столь незамутненным, как чистая отрешенность, свободная от всякой твари. Потому-то и сказал Господь наш Марфе: "Одно только нужно". Это звучит равносильно следующему: "Кто хочет быть неомраченным и чистым, тому надобно иметь лишь одно, и это одно есть отрешенность".

   Учителя более всего славят любовь, подобно ап. Павлу, который говорит: "Чтобы я ни делал, если не имею любви, то я – ничто". А я отрешенность славлю более любви (Minne), ибо лучшее, что есть в любовной страсти (Liebe) – так это то, что она принуждает меня любить Бога. А ведь много драгоценнее, ежели я влеку Бога к себе, чем ежели себя к Богу. Так происходит от того, что мое вечное блаженство заключено в том, чтобы я воссоединился с Богом, и более подобает Богу войти в меня, чем мне в Бога. Что именно отрешенность влечет ко мне Бога, это я тем доказываю, что всякая вещь предпочитает существовать на своем естественном месте. А ведь естественное место Божье – единство и чистота. Они же исходят от отрешенности. Потому должен Бог по необходимости отдать себя отрешенному сердцу.

   Далее, славлю я отрешенность более любви потому, что любовь меня к тому влечет, чтобы все претерпеть ради Бога. Отрешенность же влечет меня к тому, чтобы ничего иного не воспринимал я, кроме Бога. Ведь это же гораздо более драгоценно – не воспринимать вообще ничего, кроме Бога, ибо в страдании человек все еще соотносится некоторым образом с тварью, от которой надлежит ему пострадать, отрешенность же, напротив, пребывает свободной от всякой твари.

   Славят учителя и смирение прежде прочих добродетелей. А я славлю прежде всякого смирения отрешенность, и вот почему: смирению возможно существовать без отрешенности, совершенной же отрешенности нет без совершенного смирения. Ибо смирение выходит к отрицанию собственной самости и поставляет самое себя ниже всех тварей. А отрешенность остается сама в себе. Ведь невозможно же никакому выхождению быть столь благородным, чтобы пребывание в себе при этом не было чем-то еще более возвышенным. Совершенная отрешенность обращена на ничто и не поставляет себя ни ниже, ни выше твари. Не желает она быть ни внизу, ни наверху, не хочет ни подобия, ни неподобия, не жаждет ничего иного, кроме как быть отрешенной, ею не отягощается ни одна вещь.
Еще хвалю я отрешенность прежде всякого сострадания, ибо сострадание есть не что иное, как выхождение человека из самого себя вовне, к скорбям своих ближних, так что сердце его сокрушается тогда. А отрешенность довлеет себе, пребывает в себе самой и ничто не сокрушит ее. Вот почему, когда размышляю я обо всех добродетелях, то не нахожу ни одной столь беспорочной и так же ведущей нас к Богу, как отрешенность. Человек, пребывающий таким образом в столь совершенной отрешенности, восхищен в вечность тогда, и ничто преходящее не тронет его более. Уже не по вкусу ему ничто из земного. Это разумел апостол Павел, когда сказал: "И уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал. 2, 20).

   Теперь ты мог бы спросить: что же такое отрешенность, если так блаженна она сама в себе? Должно узнать тебе о том, что истинная отрешенность есть не что иное, как дух, который во всех случаях жизни, в радости ли, в горе ли, в чести ли, в унижении, пребывает недвижим, будто огромная гора против слабого ветра. Эта отрешенность возносит человека в величайшую боговидность, насколько можно твари иметь боговидность. Таковое уподобление Господу происходит из благодати, ибо благодать отвращает человека от всего временного и очищает его от всего преходящего. Должно знать тебе также: быть пустым от всяческой твари значит быть полным Бога, а заполниться тварью – опустеть от Бога.

   Тогда кто-то может спросить, обладал ли Христос неподвижной отрешенностью, когда сказал: "Душа моя скорбит смертельно"? А Мария, когда стояла у креста? Разве не говорят столько о ее плаче? Как же все это совместимо с неподвижной отрешенностью?

   Тут должно узнать тебе: во всяком человеке суть два человека. Один зовется внешним человеком – сей есть чувственность человеческая; человеку тому служат пять чувств, действующих, однако, не из себя, но от силы душевной. Другой человек зовется внутренним человеком – сей есть сокровенное человеческое. Знай же, что каждый, кто возлюбил Бога, уделяет внешнему человеку от сил души своей не более, чем то необходимо пяти чувствам; а сокровенное обращено не к пяти чувствам – оно лишь наставник и руководитель, который хранит человека, чтоб не жил тот в похоти, как многие, подобно скотам неразумным. Да такие, в сущности, и должны называться скорее скотами, нежели человеками. Итак, душа покоится на силах, кои дарует она вовсе не пяти чувствам – силы эти отдает она внутреннему человеку. И если человеку предлежит некая возвышенная и благородная цель, то стягивает душа в себя все силы, которые одалживала она пяти чувствам, – такой вот человек и зовется восхищенным в вечность. Однако же есть так много людей, изводящих силы душевные всецело на внешнего человека. Это те люди, которые все чувства и помыслы свои направляют на внешние и преходящие блага, те люди, которые ничего не ведают о внутреннем человеке. И как, к примеру, добрый муж отбирает у внешнего человека все силы душевные, в то время как высшую цель несет в себе, так и те скотоподобные люди отнимают все душевные силы у человека внутреннего, истощая их во внешнем человеке. Знай же, что внешний человек может, пожалуй, быть совершенно погружен в деятельность, а внутренний при этом – свободен и недвижим. Так же и во Христе был человек снаружи и человек внутри, и так же в Госпоже нашей Богородице. Что рекли они о вещах внешних, то делалось в них внешним человеком, внутренний же пребывал в неподвижной отрешенности. Уясни это через следующий образ: дверь затворяется и отворяется, держась на дверных петлях – вот я уподобляю внешнюю створку двери внешнему человеку, а дверную петлю уподобляю человеку внутреннему. Ведь когда дверь затворяется и отворяется, движется туда – сюда внешняя створка, а петля остается в неколебимой неподвижности и нимало не меняется. И у нас тем же образом.

   Однако невозможно Богу во всех сердцах действовать Своей волей всецело. Ибо хотя и всемогущ Он, но тогда лишь действует, когда находит готовность или восприимчивость. Во многих сердцах есть некоторое "то" или "это", в чем может оказаться и нечто, от чего невозможно Богу действовать как подобает Высочайшему. Ибо, когда сердце должно покоиться в готовности к горнему, тогда следует тому, что названо "тем" или "этим", изойти из сердца. Так-то должно обстоять дело с отрешенным сердцем. И уж тогда можно Господу все совершенно действовать чистейшей волей Своей.

   Теперь я спрашиваю: какова молитва отрешенного сердца? и отвечаю я: отрешенности и чистоте о чем молить? Ибо кто молится, тот жаждет чего-то. Отрешенное сердце и не желает, и не имеет ничего, от чего хотело бы быть свободным: потому свободно пребывает оно от просительной молитвы. Его молитва не может быть ничем иным, как только пребыванием в боговидности. А когда приходит к тому душа, тогда теряет она имя свое и вовлекает Бога в себя самое, так что пропадает самость ее, – так солнце вбирает в себя утреннюю зарю и та пропадает. К этому вот и подводит людей не иное что, как чистая отрешенность. Говорит св. Августин: "Душа обладает небесным входом в Господню Природу: на сем месте все вещи пропадают для нее". Здесь, на земле, вход этот – лишь чистая отрешенность. А когда отрешенность достигнет вышнего, тогда становится она в познании свободна от всяческих знаний, и в любви – от любви, и в озарении погружается во мрак. Можно нам понять это и так, как говорит один учитель: "Блаженны нищие духом, что оставили Богу все вещи, как обладал Он ими, когда нас еще не было". Это же возможно лишь отрешенному сердцу.
Знайте же вы благоразумные люди: нет никого настроенного возвышенней, чем пребывающий в величайшей отрешенности. Никакая телесная, плотская услада не может не принести ущерба духовного. Ведь плоть тогда вновь и вновь жаждет духа, а дух вновь и вновь жаждет плоти. Поэтому: кто посеет в плоти своей извращенную похоть, тот пожнет смерть; кто посеет в духе своем праведную любовь, тот пожнет жизнь вечную. Чем больше человек бежит творения, тем быстрее настигает его Творец. Посему отрешенность есть наилучшее; ибо она очищает душу и проясняет совесть, возжигает сердце и пробуждает дух, познает Бога и отторгает от твари, и сочетает душу с Богом, ибо отъединенная от Бога любовь (Liebe) – как огонь в воде, а любовь единая с Ним (Minne) – как мед в сотах.

   Усвойте же вы все, умудренные духом: быстрейший скакун, который донесет вас к совершенству – это страдание; ибо вечного блаженства никто не вкушает более тех, кто со Христом пребывает в величайшей скорби. Ничего нет горше страдания, и ничего слаще выстраданного. Вернейшее основание, на коем может выситься такое совершенство – смирение; ибо чья природа влачится здесь в глубочайшем унижении, того дух взлетает в высочайшую вышину Божества (Gottheit); ибо любовь несет страдание, а страдание – любовь. Различны пути человеческие: один живет так, другой – этак. Кто ж хочет в нашей временности взойти к вышнему, пускай возьмет из всех писаний моих кратенькое учение, которое так звучит: "Содержи себя отрешенным от всех людей; содержи себя нетронутым никаким чувственным образом; освободись от всего, что может сковать, ограничить или омрачить тебя; обращай непрестанно душу свою к священному созерцанию, в котором Господа выносишь ты в сердце твоем к безобразности и сверхумному прыжку. А прочие упражнения в добродетели, какие бывают, – будь то пост, молитва, бдение – о них надобно тебе заботиться постольку, поскольку споспешествуют они тому, что, наконец, обретешь ты отрешенность".

   Тогда спросит некто: "кому ж возможно снести сие проникновенное узрение Божественной безобразности (Inbild)?". Отвечаю: никому из живущих ныне во временной текучести. Но единственно затем это сказано, дабы знать тебе, что есть вышнее, и чего тебе следует добиваться, к чему стремиться. Когда же узрение горнего отнято у тебя, тогда следует тебе, если добрый ты муж, чувствовать так себя, будто отобрано у тебя твое вечное блаженство, и должен ты поскорее возвратиться к нему, дабы тебе вновь стать этим узрением. И должно тебе все время внимать себе и в себе найти свое пристанище, обратив туда свои помыслы, насколько еще возможно.
Господи Боже, благословен будь вовеки! Аминь.

   Бесстрастие Христово - это одно из свойств Божиих, такое состояние было у человека в Раю. Достигается длительной духовной работой. На этом пути, безусловно, испытываются и скорби, через которые человек излечивается от страстей; если человек смиряется, терпит, просит Господа о помощи, то скорбь маловременна и он избавляется от мешающей ему страсти. 

    Ваше Императорское Величество Сир Севера,

сердечно благодарю Вас за неоценимые наставления!

    Ваше Императорское Величество Сир Севера, благодарю Вас за безценные наставления и просвещение!

   Ваше Императорское Величество,

сердечно благодарю Вас за просвещение!

   Благодарю Вас за наставление, Ваше Императорское Величество!

   Задача человека — не искать любовь, а найти все барьеры внутри себя, которые он построил против неё.

Руми

Исихазм нас учит, что Бог есть Любовь, и Царствие Божие внутрь вас есть. А барьеры это то, что убирается Правилом и внутренней работой. И даже то, что по началу кажется незначительным, со временем может прийти понимание, что это, оказывается, было серьёзным препятствием.

   Опровержение, что индуизм исповедует многобожие

Диалоги просветленных:
Рамакришна спрашивает:
— Един ли Бог или их много?
Ответ мудреца Свами:
—Поднимает один палец.
Рамакришна:
— Сущность веры?
Свами:
—Только истина.
Рамакришна:
— Задача души?
Свами:
—Осознать и служить Богу в себе.

Ещё несколько мыслеймыслей ведического мудреца Свами:

Путь к Себе: самым важным местом для духовных поисков Свами называет не храмы, а чистый разум, призывая следовать ведантическому пути Гуру.
Сущность Садху: это некто, кто преодолел эго и отказался от мирских связей.

Князь Тобольский пишет:

   Опровержение, что индуизм исповедует многобожие

Диалоги просветленных:
Рамакришна спрашивает:
— Един ли Бог или их много?
Ответ мудреца Свами:
—Поднимает один палец.
Рамакришна:
— Сущность веры?
Свами:
—Только истина.
Рамакришна:
— Задача души?
Свами:
—Осознать и служить Богу в себе.

Ещё несколько мыслеймыслей ведического мудреца Свами:

Путь к Себе: самым важным местом для духовных поисков Свами называет не храмы, а чистый разум, призывая следовать ведантическому пути Гуру.
Сущность Садху: это некто, кто преодолел эго и отказался от мирских связей.

   Если ответы Свами на первые два вопроса можно отнести к исихазму, то третий ответ царский исихазм расширяет и углубляет. 1-й шаг или 1-я духовная ступень - это осознать Христа или Бога внутри себя, 2-й шаг (ступень духовного совершенства) служить ВХ, 3 - слиться с Христом или стать одним общим с Ним.

   О том, что Бог не в рукотворных храмах живет, учит Евангелие и апостолы в своих посланиях. На второй ступени духовного совершенства подвижник избавляется от своего эго.

    Ваше Императорское Величество Сир Севера, благодарю Вас за безценные наставления и духовное просвещение!

    Благодарю Вас за просвещение и духовное руководство, Ваше Императорское Величество. Благодарю Вас за всё.

Сир Севера пишет:

Князь Тобольский пишет:

   Опровержение, что индуизм исповедует многобожие

Диалоги просветленных:
Рамакришна спрашивает:
— Един ли Бог или их много?
Ответ мудреца Свами:
—Поднимает один палец.
Рамакришна:
— Сущность веры?
Свами:
—Только истина.
Рамакришна:
— Задача души?
Свами:
—Осознать и служить Богу в себе.

Ещё несколько мыслеймыслей ведического мудреца Свами:

Путь к Себе: самым важным местом для духовных поисков Свами называет не храмы, а чистый разум, призывая следовать ведантическому пути Гуру.
Сущность Садху: это некто, кто преодолел эго и отказался от мирских связей.

   Если ответы Свами на первые два вопроса можно отнести к исихазму, то третий ответ царский исихазм расширяет и углубляет. 1-й шаг или 1-я духовная ступень - это осознать Христа или Бога внутри себя, 2-й шаг (ступень духовного совершенства) служить ВХ, 3 - слиться с Христом или стать одним общим с Ним.

   О том, что Бог не в рукотворных храмах живет, учит Евангелие и апостолы в своих посланиях. На второй ступени духовного совершенства подвижник избавляется от своего эго.

   А как служить ВХ, Ваше Императорское Величество? Это имеется в виду Его взращивать или еще как-то осознанно управляться Им?

   Благодарю Вас за наставление, Ваше Императорское Величество!

   Благодарю Вас за наставление и и за все, Ваше Императорское Величество Сир Севера!

Барон Трирский пишет:

Сир Севера пишет:

Князь Тобольский пишет:

   Опровержение, что индуизм исповедует многобожие

Диалоги просветленных:
Рамакришна спрашивает:
— Един ли Бог или их много?
Ответ мудреца Свами:
—Поднимает один палец.
Рамакришна:
— Сущность веры?
Свами:
—Только истина.
Рамакришна:
— Задача души?
Свами:
—Осознать и служить Богу в себе.

Ещё несколько мыслеймыслей ведического мудреца Свами:

Путь к Себе: самым важным местом для духовных поисков Свами называет не храмы, а чистый разум, призывая следовать ведантическому пути Гуру.
Сущность Садху: это некто, кто преодолел эго и отказался от мирских связей.

   Если ответы Свами на первые два вопроса можно отнести к исихазму, то третий ответ царский исихазм расширяет и углубляет. 1-й шаг или 1-я духовная ступень - это осознать Христа или Бога внутри себя, 2-й шаг (ступень духовного совершенства) служить ВХ, 3 - слиться с Христом или стать одним общим с Ним.

   О том, что Бог не в рукотворных храмах живет, учит Евангелие и апостолы в своих посланиях. На второй ступени духовного совершенства подвижник избавляется от своего эго.

   А как служить ВХ, Ваше Императорское Величество? Это имеется в виду Его взращивать или еще как-то осознанно управляться Им?

На первой ступени мы следуем учению Евангелие и Священного Писания, и, если есть духовный наставник, его наставлениям, кроме того имеем мысли от Богородицы и подсказки совести. На второй ступени мы имеем богообщение.

    Спасибо за наставления, Ваше Императорское Величество Сир Севера!

    Ваше Императорское Величество Сир Севера, благодарю Вас за наставление и просвещение!

   Благодарю за наставления, Ваше Императорское Величество Сир Севера!

      Благодарю Вас, Ваше Императорское Величество Сир Севера!